Алистер Макграт - Кто изобрел Вселенную? Страсти по божественной частице в адронном коллайдере и другие истории о науке, вере и сотворении мира

Идея, что интерес к вопросам веры навязан людям религиозными учреждениями и властями, – это общественно-политический стереотип эпохи Просвещения, деятели которой отчаянно старались выставить себя интеллектуальными освободителями и отвлечь наше внимание от их обедняющего понимания идеи «рациональности». Однако наука двинулась дальше, и теперь мы знаем, что религия приходит к нам от природы – иногда в форме увлечения «трансцендентным», иногда – от ощущения, что есть нечто очень важное, что лежит за пределами логики и опыта, иногда – благодаря осознанию своего места в пределах более глубокого порядка вещей. Вот почему мы не можем перестать говорить о главных вопросах бытия – например, о Боге и о смысле жизни. По всей видимости, задавать такие вопросы требует от нас наша природа.

Помимо науки и религии, в современной культуре есть много других голосов, которые надо воспринимать всерьез. Однако науку и религию принято включать в перечень самых важных движений в нашем мире, и зачастую они занимают в этом перечне первые строчки. Эта книга – призыв к диалогу, который открывает дверь к обогащенному представлению о реальности. И в научном, и в религиозном сообществе есть люди, которые сопротивляются подобному диалогу, поскольку боятся, что у них возникнут своего рода интеллектуальные помехи, которые не дадут сосредоточиться на главном, или твердо верят, что наука и вера находятся в состоянии вековечной войны. Мы преодолели эту устаревшую идеологию изоляционизма, поскольку теперь понимаем, что у нее весьма шаткая основа. Очевидно, что на границе науки и веры неизбежно возникнет много вопросов – и их нужно обсудить в ходе этого крайне плодотворного и творческого диалога. Но ведь то же можно сказать о любых отношениях, которые стоит поддерживать. «Значимый другой», как говорят психологи, часто наталкивает на новые открытия, подсказывает, в каком направлении надо думать, и оспаривает устоявшиеся идеи – и все это поначалу, вероятно, даже пугает, зато частенько ведет к пересмотру и обогащению представлений.

К. С. Льюис как-то отметил, что задача писателя – указать направление от себя самого к своим открытиям в надежде подтолкнуть к тому же самому открытию и других [362] C. S. Lewis , «The Personal Heresy; A Controversy», London: Oxford University Press, 1939. p. 11. . В этой книге я отчасти очертил собственный путь от радостного восхищения чудесами природы сначала к открытию интеллектуальных восторгов естественных наук, затем к обретению возвышающего душу религиозного опыта и, наконец, к изучению обогащенного представления о реальности, которое рождается, когда позволяешь науке и вере дополнять и просвещать друг друга. Нельзя считать, что мое путешествие – это какая-то норма. К таким же результатам совершенно не обязательно идти тем же путем. Просто эта книга показывает, какие возможности открывает перед нами сплетение нарративов [363] См. Peter Harrison , «The Territories of Science and Religion», Chicago: University of Chicago Press, 2015. , благодаря которому удается найти взаимосвязь между разрозненными аспектами разных вселенных смысла – надо лишь подойти к делу деликатно и разумно.

Задача этой книги – не защитить науку от христианства или христианство от науки, а разобраться, что происходит, когда им разрешают говорить друг с другом спокойно и уважительно, не обращая внимания на предсказуемое возмущение тех занудных узколобых блюстителей ложно понятой культурной чистоты, которые так опасаются подобных дискуссий, что стараются их не допускать. Эту книгу можно считать и аргументом в пользу сплетения научного и христианского нарратива, и исследованием того, какие перспективы открывает подобное сплетение и какие вопросы оно вызывает, и попыткой создать карту интеллектуального ландшафта, который расстилается перед нами, если таким образом смотреть на вещи. И позвольте подчеркнуть еще раз: речь вовсе не идет о том, чтобы превратить науку в религию, а религию в науку. Наука есть наука, религия есть религия. Я предлагаю всего лишь дать им поговорить друг с другом серьезно и почтительно и подумать о том, насколько богаче станет от этого наблюдаемая нами фактура ткани мироздания.

В ходе любого диалога о слиянии нарративов приходится обсуждать много важных вопросов, и часть из них я очертил на этих страницах. Однако я лишь наметил эту картину широкими мазками, надеясь задействовать у читателей не только логику, но и воображение, а тонкую живописную проработку оставлю пространно аннотированным и довольно скучным монографиям. В каком-то смысле я не сказал ничего нового – ведь обогащенный нарратив постоянно обсуждался и в прежние годы [364] Хороший пример – принятая в эпоху Возрождения метафора «двух книг» о религии и науке, см., например, Giuseppe Tanzella-Nitti , «The Two Books Prior to the Scientific Revolution», «Annales Theologici» 18, 2004, pp. 51–83. . Однако старый нарратив сменился нарративом конфликта, который строился на культурном доминировании, возникшем по воле исторического случая, и поддерживал это культурное доминирование в основном за счет игнорирования всех достижений нового поколения историков. Пора двигаться дальше, а может быть, и вспомнить прошлое, вернуться на позицию, которая, как мы теперь понимаем, была и мудрее, и тоньше – на позицию, которая объединяет науку и религию и позволяет видеть мир и свои перспективы в нем в куда более приятном свете.