Вера привлекла меня своей способностью все объяснять, давать «цельную картину», в которой сплетались воедино нити опыта, образовывая узор. Впоследствии я узнал, что и Г. К. Честертон (1874–1936), и К. С. Льюис (1898–1963) вернулись к вере по очень похожим причинам. Давайте разберемся, в чем было дело.
Возвращение к вере. Г. К. Честертон и К. С. Льюис
Честертон вернулся к христианству после периода агностицизма, поскольку оказалось, что оно «дает умопостигаемую картину мира». Честертон понимал, что проверить теорию – это сравнить ее с наблюдениями, посмотреть, насколько они соответствуют друг другу. «Чтобы проверить, подходит ли человеку пальто, лучше не обмерить и то, и другое, а надеть пальто на человека». С точки зрения Честертона главное – это познавательный потенциал веры, та самая общая картина, способная вместить решительно все.
Многие из нас вернулись к этой вере, и вернулись мы не из-за того или иного довода, а потому, что эта теория, если принять ее, оправдывает себя везде, куда ни взгляни, потому, что это пальто, стоит его надеть, садится без единой складочки… Мы примерили теорию, словно волшебную шляпу, и история стала прозрачной, будто стеклянный домик [113] G. K. Chesterton , «The Return of the Angels», «Daily News», 14 марта 1903 года.
.
Все же Честертон здесь несколько преувеличивает. Так ли уж идеально село это пальто – неужели правда «без единой складочки»? Нет, конечно. Никакое мировоззрение не может вместить в себя всю полноту человеческого опыта. Всегда останутся детали ментального пейзажа, укрытые пеленой тумана и даже вековечной тьмой. Я как христианин считаю, мягко говоря, «складочкой на пальто» веры существование, например, боли и страданий. Как и большинство из нас, я с подозрением отношусь к слишком уж аккуратным теориям. Однако я убежден, что Честертон все же прав – да, это пальто сидит куда лучше других, например атеизма.
Честертон утверждает, что христианство надо судить на основании не отдельных аргументов и соображений, а на основании картины мира, представляющей собой их конечный результат. Достоверность христианства не зависит от какого-то одного довода или утверждения, она коренится во взаимосвязи тем и идей. Христианство – это сеть переплетенных представлений и утверждений, оно не зависит от какой-то одной доказательной основы. Одни узлы в этой сети более важны, другие – менее, но все же окончательно убедила Честертона именно общая непротиворечивость этого мировоззрения.
Именно это позднее подчеркивал философ науки из Гарварда У. В. О. Куайн (1908–2000). Одни отстаивали аналитические истины (то есть истинное по определению, или вследствие внутренней согласованности), другие – синтетические истины (истинное благодаря соответствию какому-то факту, описывающему мир), а Куайн утверждал, что все наши представления соединяются во взаимосвязанную сеть, границы которой соотносятся с чувственным опытом. И дело не в отдельных узлах этой сети, а в сети в целом. Таким образом, заключал Куайн, «единица эмпирической значимости – это наука в целом» [114] W. V. O. Quine , «Two Dogmas of Empiricism», в кн. «From a Logical Point of View», 2 nd ed., Cambridge, MA: Harvard University Press, 1951, p. 42.
. Куайн полагал, что единственно надежная проверка представления – вписывается ли оно в сеть взаимосвязанных представлений, соответствующую нашему опыту в целом.
Таким образом, для ума и воображения так притягательно именно христианское мировоззрение в целом, а не какие-то его отдельные составляющие. Отдельные наблюдения над природой не «доказывают», что христианство истинно – нет, это христианство оправдывает себя благодаря способности находить смысл в этих наблюдениях. «Феномен не доказывает религию, зато религия объясняет феномен». По мнению Честертона хорошая теория – и научная, и религиозная – должна оцениваться по тому, сколько просветления она предлагает, и по способности охватывать то, что мы видим в мире вокруг нас и переживаем внутри нас. «Стоит этой идее появиться у нас в головах, и миллионы вещей становятся видны на просвет, словно позади них зажглась лампа».
А как же К. С. Льюис, в молодости бывший атеистом? Первоначальная приверженность атеизму коренилась у него в представлении, что в атеизме есть что-то здравое, что «это испытание пошло на пользу» [115] C. S. Lewis , «Surprised by Joy», London: HarperCollins, 2002, p. 201. См. также Alister E. McGrath , «An Enhanced Vision of Rationality: C. S. Lewis on the Reasonableness of Christian Faith», Theology 116, no. 6, 2013, pp. 410–17.
(здесь и далее пер. Л. Сумм). Он утешался мыслью, что интеллектуальная прямота атеизма – яркое свидетельство его эмоциональной и экзистенциальной адекватности. Однако постепенно Льюис разочаровался в атеизме. Прежде всего, атеизм не давал пищи воображению. Льюис начал понимать, что атеизм не удовлетворяет и не способен удовлетворить глубочайшие стремления его сердца, не соответствует его интуитивному представлению, что в жизни есть не только то, что видно на поверхностный взгляд. Об этом и повествует знаменитый отрывок из автобиографии Льюиса «Настигнутый радостью», где описываются противоречия между интеллектом и воображением.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу