Карен Армстронг: Краткая история мифа

Эти коренные народы естественным образом мыслят в категориях мифа и символа, поскольку, по мнению этнологов и антропологов, они весьма чувствительны к духовной стороне своей повседневной жизни. То, что мы называем приобщением к священному или Божественному, в индустриализированной городской среде воспринимается в лучшем случае как некие особые, редкостные переживания, тогда как для австралийца, например, подобные состояния – не просто очевидная реальность, а нечто более реальное, нежели сам материальный мир. «Время сновидений», в которое австралийский абориген погружается во сне и в видениях, – это вневременное и вечное «всегда». Оно служит неизменной основой обыденной жизни, которая, напротив, подвержена смерти, приливам и отливам, беспрерывной смене событий и круговороту времен года. Во «времени сновидений» обитают предки – могущественные архетипические существа, обучившие людей таким необходимым вещам, как охота, война, секс, ткачество и плетение корзин. Следовательно, все это – священные занятия, позволяющие смертным людям соприкоснуться со «временем сновидений». Например, выходя на охоту, австралиец строит свое поведение по образцу Первого охотника, подражая ему так самозабвенно, что полностью сливается с ним воедино, погружаясь в исполненный могущества архетипический мир. И только в этом мистическом единении со «временем сновидений» он чувствует, что жизнь его исполнена смысла; отпадая же от этого мира первозданной полноты, он возвращается в мир времени, которое грозит поглотить его и обратить все его усилия в ничто [3].

Духовный мир при этом воспринимается так непосредственно и кажется таким привлекательным, что коренные народы убеждены: некогда он был более доступным для человека. Всем культурам известен миф о потерянном рае. В изначальном раю люди жили в тесном и повседневном общении с богами. Они были бессмертны и пребывали в гармонии друг с другом, с животными и со всей природой. В центре мира возвышалось древо, гора или столп, который соединял землю и небо и по которому люди без труда могли подниматься в обитель богов. Но потом произошла катастрофа: гора рухнула, древо срубили, и подняться на небеса стало гораздо труднее. Предание о «золотом веке» – один из древнейших и самых распространенных мифов – не претендует на историческую достоверность. Оно родилось из ярких переживаний соприкосновения с сакральным, естественных для каждого человека, и передает завораживающее ощущение духовного мира как некой почти осязаемой реальности, до которой буквально рукой подать. Большинство архаических религиозных и мифологических представлений проникнуто тоской по утраченному раю [4]. Однако миф – это не просто выражение ностальгии. Его главная задача состояла в том, чтобы научить людей возвращаться в этот архетипический мир – и не на краткие мгновения экстаза, а постоянно и регулярно, в ходе обыденной жизни.

Охотник эпохи палеолита никакими силами не смог бы понять, почему мы, современные люди, пытаемся отделить религию от обыденной мирской жизни. Для первобытных людей, как и для аборигенов Австралии, священным было все без исключения. Все, что они испытывали и наблюдали, находилось в ясной и несомненной связи с соответствующим ему явлением Божественного мира. Все сущее, даже сколь угодно низменное, могло служить вместилищем сакрального [5]. Всякое занятие было таинством, позволяющим соприкоснуться с богами. Самые обыденные действия были церемониями, приобщающими смертных ко вневременному миру вечного «всегда». Для современного человека символ, по определению, отделен от той незримой реальности, на которую он указывает, но греческое слово symballein означает «бросать вместе»: два предмета, прежде отделенных друг от друга, становятся единым целым, как джин и тоник в коктейле. Обращая взор на любой объект земного мира, мы тем самым соприкасаемся и с его небесным соответствием. Это чувство сопричастности Божественному было неотъемлемым элементом мифологического мировоззрения: задача мифа состояла в том, чтобы помочь людям полнее осознать вездесущую духовную сторону бытия и показать, как жить в этом мире, пронизанном духовными силами.

Древнейшие мифы учили людей прозревать сквозь покров осязаемого мира другую реальность, заключающую в себе нечто иное [6]. И для этого вовсе не требовалось уверовать во что-то невероятное, так как на том этапе, по всей видимости, еще не разверзлась метафизическая пропасть между священным и мирским. Глядя на камень, древний человек видел вовсе не инертный, неодушевленный кусок скалы. Нет, он ощущал силу, прочность, постоянство и то абсолютное бытие, которое столь разительно отличалось от хрупкого бытия человека. Сама инаковость камня делала его священным. Вот почему камень в Древнем мире часто воспринимался как иерофания – откровение священного начала. Схожим образом дерево, способное преображаться и обновляться без видимых усилий, воплощало в себе и наглядно проявляло чудесную жизненную силу, недоступную смертным. Глядя на растущую и убывающую луну, люди видели в действии еще один образец священных сил возрождения [7]– свидетельство непреложного закона, безжалостного, но и милосердного, устрашающего, но и утешительного. Деревьям, камням и небесным телам поклонялись не как самодостаточным предметам культа, а как откровениям тайной силы, выражавшейся во всех явлениях природы и указующей на иную, священную реальность.