Младен Долар - О скупости и связанных с ней вещах. Тема и вариации

Так, с одной стороны, мы имеем дело с романтическим, бунтарским и трансгрессивным образом желания, а с другой – с абсолютно неромантическим, даже гадким образом; но второй, вероятнее всего, есть правда о первом. Мы могли бы сказать: разврат вводит в заблуждение , и могли бы взять это в качестве общего принципа, максимы (одной из максим) психоанализа. С развратом всегда можно как-то свыкнуться. В конце концов всеобщее представление о пансексуальности, которое предположительно отстаивает психоанализ, всего за несколько десятилетий из табуированной темы перешло в разряд девизов сексуальной революции и послужило установлению новых норм (например, «кто не получает удовольствие, тот против нас»), еще более подавляющих, чем прежние. Идея о том, что человек бессознательно ничего не желает больше – вы не поверите, – чем убить отца и спать с матерью, из шокирующей гипотезы быстро перекочевала в разряд общей психологии в колонке советов, которыми делятся с читателями всевозможные agony aunts

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

«Психопатология обыденной жизни», появившаяся год спустя после новаторского «Толкования сновидений», была самой популярной книгой Фрейда. При каждом переиздании он обогащал ее обширным материалом, так что если оригинал 1901 г. составлял 92 страницы, то последнее издание 1924 г. разрослось до 310. После этого Фрейд перестал добавлять примеры, но книга по-прежнему часто переиздавалась.

Здесь есть важный психоаналитический момент: в конечном итоге омонимия – это состояние бессознательного. Бессознательного не было бы без случайных встреч звуков, случайных созвучий, отголосков и сходств. Фрейдовское бессознательное руководствуется не каким-то более глубоким смысловым содержанием (как у Юнга), а внешними столкновениями – сначала случайной встречей, затем появлением значения – момент, которого трудно избежать. Мы не можем здесь останавливаться на этом более подробно (см.: [Долар 2018: 271–336]).

Фрейд действительно упоминает Гамлета: «Уплотняющая или, точнее говоря, сберегающая тенденция правит всеми этими техническими приемами. Как будто все дело, пользуясь словами принца Гамлета, в экономии ( Thrift, Horatio, Thrift! – Бережливость, Горацио, бережливость!)» [Фрейд 1995: 36].

Маркс цитирует не весь пассаж: «Sed a nummo prima origo avaritiae faenore excogitato quaestuosaque segnitia…», «Но от изобретения денег произошли первоначальный источник скупости, когда было изобретено ростовщичество, и прибыльная жизнь в праздности» [Pliny 1952: 38–39]. Скупость, таким образом, немедленно ведет к ростовщичеству, это не просто хранение и накопление денег, но накопление путем предоставления займов под проценты и эксплуатации других. Связь с segnitia , праздностью, ленью отнюдь не очевидна: скряги совсем не ленивы, необходимо предпринять много усилий и усердно работать, чтобы быть праздным скрягой.

Деррида доходчиво прокомментировал это: « Geld, Geist, Geiz : как будто деньги ( Geld ) являются источником духа ( Geist ) и скупости ( Geiz ) одновременно» [Деррида 2006: 66–67].

См.:[Pfabigan 2004]. Есть также неплохая страница в немецкой Википедии, посвященная слогану, его происхождению, истории и упадку.

«Но можем ли мы этот авантюрный и доказанно еретический дух вообще причислять к числу отцов Церкви?» – задается вопросом официальная «История Церкви» [Daniélou, Marrou 1988: 301].

Отцы Церкви в течение всего раннего Средневековья много желания и сил вложили в этот особо коварный грех, а именно отсутствие воли и энергии, которое они обозначали именами acedia, tristitia, taedium vitae, desidia и т. д. Похоже, что эта напасть распространялась в Средние века, как чума, еще до начала эпидемии последней. Традиция размышления об acedia со временем оказалась связанной и переплелась с античной традицией рефлексии о меланхолии (одном из четырех характеров, которые в то же время соответствовали четырем первоэлементам, меланхолия – земле), и вплоть до Ренессанса именно меланхолия стала главным объектом восхищения (о чем развернуто повествует знаменитая книга Р. Клибански, Э. Панофского и Ф. Заксля «Сатурн и меланхолия» (Лондон, 1964)). Что касается вышеупомянутой традиции acedia , то наилучшее руководство – «Станцы» Дж. Агамбена [Agamben 1998: 21–45]. Если меланхолия сопровождала формирование Нового времени как его отличительный духовный антипод, то, похоже, на противоположном конце в той же роли она сопутствовала и его исходу, когда проявляла себя в качестве подлинной позиции субъекта в постмодерном положении.