Но все же время от времени мы сталкиваемся с проявлениями более широкой идеологии. Восстание Аристоника в Анатолии (133–129 гг. до н. э.) стоит особняком, потому что он созывал бедняков, негреков и рабов, которых освобождал; он называл всех своих сподвижников Heliopolitae («гражданами солнца») [350]. Греческий философ Ямбул (возможно, III век до н. э.) написал утопию о Гелиополе, «Городе солнца»; в этом городе кастовое общество, возможно, свободное от рабства (сохранившиеся отрывки не позволяют сказать наверняка) [351]. Быть может, и сам Аристоник опирался на некую фантазию – или просто использовал пропаганду, чтобы заручиться поддержкой.
Не менее важно, что Спартак настаивал на равном распределении добычи между его сторонниками и не требовал львиной доли. Это была, пожалуй, просто разумная политика, а вовсе не зачаточный коммунизм. Зато равенства не было в сицилийских восстаниях рабов, чьи вожди именовали себя царями, рядились в диадемы и пурпурные одежды. Спартак не принимал титула, но позаимствовал такие атрибуты римской республиканской власти как фасции, символ власти, в том числе власти предавать смерти.
Впрочем, и «врожденную» враждебность восставших к рабству в целом нельзя исключать полностью. Хотя об этом ни словом не упоминается в источниках, не будем забывать, что эти источники фрагментарны и написаны с точки зрения хозяев [352]. Однако все же наличие подобной идеологии маловероятно, поскольку дохристианскому миру Греции и Рима, как правило, недоставало мобилизующих идеологий всеобщего освобождения. И никакое учение древности, в отличие от позднего марксизма, не сочетало утопическое светское видение с международной идеологией. Революции той поры были локальными и «приходскими».
К тому же, в них бросается в глаза мессианизм [353]. Религия всегда играла важную роль в древней политике, от Фемистоклова решения использовать оракул, чтобы созвать афинян в поход к Саламину, до римского обожествления императоров. Вожди восстаний рабов шли еще дальше и объявляли себя наместниками богов на земле и даже воплощениями божеств. Всякий раз, изучая античное восстание рабов, мы видим харизматичного лидера.
Одним из рабов-мятежников, которому покровительствовали боги, был Дримак (вероятно, III век до н. э.). Он объявил гражданам Хиоса, что восстание рабов – не обычная секулярная революция, а результат божественного вмешательства. И хиосцы согласились с ним, по крайней мере, посмертно. Добровольная сдача Дримака хозяевам по их требованию не принесла рабовладельцам покоя; наоборот, выступления рабов только усилились. В сельской местности появился даже храм Дримака, посвященный «Добродетельному герою». Четыреста лет спустя, во II в. н. э., беглые рабы по-прежнему приносили в этот храм толику украденного. А Дримак, как гласит легенда, являлся свободным хиосцам в их снах и предупреждал о грядущем восстании рабов, за что и они тоже делали подношения в его святилище [354].
Вожди Первой и Второй Сицилийских войн притязали каждый на прямое личное родство с богами. В Первой войне (135–132 гг. до н. э.) Эвн, греческий раб в сицилийском городе Энна, призывал недовольных к восстанию. Уроженец сирийской Арамеи, он утверждал, что получает во сне божественные откровения, полные пророческих посланий. А еще он умел входить в состояние, подобное трансу, выдыхать дым изо рта (используя трюк с полой раковиной и угольями) и изрекать пророчества. Избранный царем мятежников, он принял тронное имя Антиох, как монарх из династии Селевкидов, и стал чеканить собственные монеты. На этих монетах изображена богиня – возможно, греческая Деметра или весьма популярная на Востоке Богиня-Мать.
Повстанцы во Второй Сицилийской войне (104–100 гг. до н. э.) выбрали себе царем некоего Сальвия, известного умением играть на флейте экстатическую музыку на религиозных женских праздниках, а также пророчествами. Он принял тронное имя Трифон, напоминавшее имя киликийского авантюриста, что притязал на престол Сирии около 140 г. до н. э.; это, безусловно, импонировало многим киликийцам среди рабов острова. Другой вождь этого восстания, Афинион, славился как астролог.
Мы также можем разглядеть за восстаниями рабов фигуру Диониса. Будучи божеством вина и театра, Дионис вдобавок считался богом освобождения. Римляне относились к нему с подозрением. В 186 г. до н. э. римский сенат заявил, что бродящие по всей Италии дионисийские труппы готовят заговор. Развернулась «охота на ведьм», сенат запретил римлянам отправлять культ Диониса, отныне это дозволялось только женщинам, иноземцам и рабам. Словом, Диониса оставили «униженным и оскорбленным» Италии, и они приняли его всем сердцем. В 185–184 гг. восстали рабы-пастухи Апулии, на «пятке» итальянского «сапога», и источники намекают, что они называли своим покровителем Диониса. Оба сицилийских восстания рабов обращали мольбы к Дионису [355]. Митридат VI Евпатор Понтийский, возмутившийся против Рима в 88–63 гг. до н. э., именовал себя «новым Дионисом» и чеканил монеты, на одной стороне которых были лик божества и виноградная лоза, а на другой – колпак освобожденного раба.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу