Морские силы, кроме того, способны совершать набеги на вражеские территории, наносить врагу ущерб без серьезных потерь для себя, могут преодолевать большие расстояния, недоступные сухопутному войску, могут безопасно миновать вражеские земли, тогда как сухопутной армии придется прорываться с боем, и им не нужно бояться неурожая, ибо они в состоянии получить все, что потребуется. В греческом мире, вдобавок, все враги флота уязвимы: «…у всякого материка есть или выступивший вперед берег, или лежащий впереди остров, или какая-нибудь узкая полоса, так что те, которые владычествуют на море, могут, становясь там на якоре, вредить жителям материка» [44].
Фукидид тоже восхищался морским могуществом и описывал его еще более красноречиво. Его реконструкция ранней греческой истории, излагающая хронику рождения цивилизации, трактует морское могущество как жизненно важный элемент. Сначала появляется флот, затем истребляются пираты и обеспечивается безопасность торговли. В результате начинается накопление богатств, которое приводит к возникновению городов-крепостей. Это, в свою очередь, дополнительно обогащает и позволяет создать империю, а мелкие и слабые города обменивают свою независимость на безопасность и процветание. Богатство и власть, обретенные таким способом, допускают расширение власти имперской метрополии. Эта схема отлично описывает рост Афинской империи. Однако Фукидид представляет ее как заложенную в природе вещей, неотъемлемую от любого морского господства и впервые реализованную на практике в современных ему Афинах [45].
Перикл и сам ясно сознавал уникальность морской империи как инструмента афинского величия и в канун Пелопоннесской войны призывал афинян сплотиться, восхваляя имперские блага. Война будет выиграна благодаря денежным накоплениям и владычеством над морем, где империя сулит Афинам неоспоримое превосходство.
«Если они нападут на нашу землю по суше, то мы нападем на них на море, и тогда опустошение даже части Пелопоннеса будет для них важнее опустошения целой Аттики. Ведь у них не останется уже никакой другой земли, которую можно было бы захватить без боя, тогда как у нас много земли на островах и на материке. Так важно преобладание на море!» [46]
На второй год войны Перикл витийствовал еще убедительнее, стараясь восстановить упавший боевой дух отчаявшихся афинян:
«Все же мне хочется указать еще на одно преимущество, которое, как кажется, ни сами вы никогда не имели в виду, ни я не упоминал в своих прежних речах, а именно: мощь нашей державы. И теперь я, пожалуй, также не стал бы говорить о нашем могуществе, так как это было бы до некоторой степени хвастовством, если бы не видел, что вы без достаточных оснований столь сильно подавлены. Ведь вы полагаете, что властвуете лишь над вашими союзниками; я же утверждаю, что из обеих частей земной поверхности, доступных людям, – суши и моря, – над одной вы господствуете всецело, и не только там, где теперь плавают ваши корабли; вы можете, если только пожелаете, владычествовать где угодно. И никто, ни один царь, ни один народ не могут ныне воспрепятствовать вам выйти в море с вашим мощным флотом» [47].
Эта беспрецедентная власть, однако, может оказаться под угрозой из-за двух слабостей. Во-первых, есть непреложный географический факт: метрополия этой великой морской империи – город, расположенный на материке и потому уязвимый для нападения с суши. Так как Афины не находятся на острове, местоположение города означало слабость, ибо землевладельцы не желали жертвовать своими домами и усадьбами.
Перикл это прекрасно понимал: «Подумайте: если бы мы жили на острове, – говорил он, – кто тогда мог бы одолеть нас?» [48]Но Перикл не мог позволить, чтобы природа препятствовала достижению его целей. Раз Афины сделались бы неуязвимыми, будь они островом, значит, они должны стать островом. Поэтому он просил афинян «как можно яснее мысленно представить себе такое положение, при котором нам придется покинуть нашу землю и жилища» и перебраться в город. Под защитой Длинных стен афиняне будут получать пропитание благодаря имперским поставкам и могут сколь угодно избегать сухопутного сражения. В своей чрезвычайно эмоциональной речи Перикл восклицал: «Поэтому следует не скорбеть о наших жилищах и полях, а подумать о нас самих. Ведь вещи существуют для людей, а не люди для них. Если бы я мог надеяться убедить вас в этом, то предложил бы добровольно покинуть нашу землю и самим опустошить ее, чтобы доказать пелопоннесцам, что из-за разорения земли вы не покоритесь им» [49].
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу