Джордж Фрэнсис Доу - История работорговли. Странствия невольничьих кораблей в Антлантике

В то время французские невольничьи судна оснащались большими удобствами для живого товара. Рабы снабжались в достаточном количестве хлебом, солью и душистым перцем, которые использовались в приготовлении их пищи. Каждый невольник имел оловянную миску, ложку и курительную трубку. Рабы спали в горизонтальном положении на палубах, а в хорошую погоду их заставляли делать физические упражнения. За изготовление канатов, шляп и корзин негры получали порции бренди и табака.

В августе 1814 года я находился в торговом пункте на реке Гамбии, пытаясь избавиться от скуки в гнетущий сезон дождей. Общаться приходилось только с португальцем из Бразилии и несколькими девушками племени фула, нашими экономками. Однажды пришла весть о прибытии к устью реки судна, и вскоре после этого появился мой бесценный дядя. «Фил, – неожиданно произнес он, – я влюбился». – «Влюбился!» – повторил я в большом изумлении. Когда он сообщил подробности, я обнаружил, что дон Рикардо был не просто охотником за деньгами, черствым работорговцем, но и романтиком возвышенной любви. Он попросил меня совершить в качестве компаньона короткое путешествие с целью приобретения испанской красавицы, чтобы его жизнь в Африке стала более привлекательной. Разумеется, я согласился ехать с ним. Когда я пришел на борт брига и увидел его роскошную каюту, обустроенную для возлюбленной, то стал понимать, как любовь может превратить работорговца в нежное, чувствительное существо и приспособить каюту невольничьего брига для целей, отличных от набивания негритянками межпалубного помещения.

Нашим пунктом назначения был остров Тенерифе, где мы бросили якорь в бухте Оритава. На следующий день дядя взял меня с собой в женский монастырь, где он встретился с молодой леди, великолепным образчиком испанской красоты. То, что она любила его, не вызывало у меня никаких сомнений, хотя встреча проходила в общей комнате. Дядя сообщил, что ей было завещано родителями принять постриг и она еще послушница. Не вызывало сомнений, что в ней ничего не было от монашки. Монастырь же представлял собой мрачное тюремное здание с железными решетками на окнах и воротами достаточно мощными даже для форта.

Ночью мы высадились на ялике с командой в десять матросов. Восемь из них остались на берегу, а остальные последовали вместе с нами в монастырь. Дядя влез на стену, и вскоре в здании начался пожар. Зазвенел колокол, и сразу же мы услышали женские крики. Затем появился дядя с донной Амелией на руках. Поспешив назад к лодке, мы вместе с его возлюбленной и двумя матросами для гребли отправились к бригу. Он дал мне указание вернуться с командой к монастырю и помочь людям тушить пожар. Увиденное оказалось ужасным. Монашки бегали в разных направлениях совершенно голыми, так как спали без одежды. Некоторых из них было видно через окна в верхних кельях. Они не могли убежать и носились сломя голову. Перед отбытием на корабль я узнал, что семь монашек погибли в пожаре и что предполагалось, будто пожар вызвали раскаленные угли, вывалившиеся из глиняной печки, но у меня возникли другие подозрения. В любом случае дядя вызволил из монастыря свою милашку, около семнадцати лет, которая выглядела красавицей чародейкой. На следующий день донна Амелия появилась на палубе жизнерадостной и прекрасной, как райская птичка. Вскоре все на борту узнали, что это жена капитана. Дядя выглядел самым счастливым человеком.

Когда мы прибыли в Гамбию, я узнал, что Диего Рамос готов отправиться на Кубу на борту американского корабля «Миранда». Он воспользовался сухой погодой в первую неделю, чтобы купить караван (каффле) негров, доставленный одним из местных вождей, и набил рабами свой борт в последние дни нашего отсутствия. Мы ему не объясняли целей нашей отлучки и, поскольку мне хотелось совершить поездку в Вест-Индию, договорились, что я поеду с Рамосом. Дон Рикардо пожелал воспользоваться моим холостяцким домом для проведения медового месяца со своей любимой, как он шутя выразился: «Это единственное место на побережье, которое еще не обходят работорговцы, и я хочу, чтобы Амелия привыкла к такой жизни до того, как встретится с доном Мигелем и его грубыми компаньонами». Итак, мы с Диего Рамосом заняли свои места на юте «Миранды», межпалубное помещение которой было забито живым товаром, и вскоре отбыли с ослабленными шкотами к островам выгодной торговли.

Наши черные представляли собой добродушную массу. Они прыгали на звук хлыста так проворно, что не было необходимости охаживать их обнаженные бока. На борту имелись тамбурины, в которые постоянно били более молодые негры. Каждый вечер мы с удовольствием слушали новые боевые песни африканцев и наблюдали их хороводы с носа на корму. Мы с удовлетворением отмечали, что эти приятные упражнения способствовали здоровому состоянию наших негров и, конечно, нашим видам на прибыльный рейс. Между тем после этих музыкальных вечеров, когда уставшие исполнители снова загонялись в помещение между палубами, чтобы потеть в удушливой ночи, наши надежды улетучивались. Я лег спать и заснул крепким сном, когда внезапно раздался крик: «Пожар!» Выбежав на палубу, я увидел, как матросы опрокидывают ведра с водой на решетки носового трюма, и вскоре послышались пронзительные крики и сдавленные стоны задыхавшихся черных. Несмотря на все усилия, пламя разгоралось и быстро достигло решетки у грот-мачты.