Лоуренс Рис - Нацисты - Предостережение истории

Виктор Страздовский говорит о той битве очень скупо: «Настоящая мясорубка: безоружных людей отправляли против обученной армии на верную смерть». Вальтер Шеффер-Кенерт придерживается несколько иной точки зрения: «Для русских чужая жизнь не имела значения. Они относились к человеческим жертвам не так серьезно, как мы… Тогда мы все были убеждены, что от Красной Армии практически ничего не осталось».

Кульминация операции «Барбаросса» пришлась на октябрь 1941 года. Победы группы армий «Центр» в битвах под Вязьмой и Брянском устранили последнее серьезное препятствие на пути к Москве. Тем временем группа армий «Юг» после взятия Киева укрепила свое положение, полностью оккупировав «житницу Советского Союза» Украину. Группа армий «Север» взяла в кольцо Ленинград, пытаясь голодом сломить сопротивление его защитников. Так начались девятьсот дней блокады Ленинграда, где зимой 1941/42 года голодной смертью умерло почти полмиллиона человек. Большие успехи Германии на фронте окончательно убедили Гитлера в скорой победе, и в ходе выступления в берлинском Дворце спорта он объявил, что Красная Армия «доживает свои последние дни» 35. Йодль заметил, что «мы окончательно и бесповоротно выиграли эту войну!», а Отто Дитрих, личный пресс-секретарь фюрера, заявил: «Советская Россия потерпела полное поражение» 36.

Под Вязьмой и Брянском немцы взяли в плен еще шестьсот шестьдесят тысяч солдат. Новости с фронта наполнили сердца москвичей отчаяньем – столицу защищало лишь девяносто тысяч красноармейцев. В такой безрадостной атмосфере Николай Пономарев, личный шифровальщик Сталина, получил приказ связаться с Жуковым, который вновь был в фаворе и назначен на должность командующего войсками Западного фронта. Сталин хотел с ним посоветоваться. «Я знал, что дела обстоят по-настоящему плохо, – рассказывает Пономарев. – Жизнь в Москве остановилась, метро перестало работать. Сталин подошел ко мне, поздоровался, как ни в чем не бывало, и спросил: “Что теперь делать? Немцы рвутся к Москве”. Я не ожидал такого вопроса и ответил: “Нельзя пустить немцев в Москву. Их надо разбить”. «Я тоже так думаю, – согласился он. – Давайте-ка спросим товарища Жукова, что он думает по этому поводу”».

Сталин более полутора часов слушал, как Жуков перечисляет все необходимое для эффективной обороны Москвы – танки, артиллерийские орудия и, самое главное, «катюши». «Это был очень сложный разговор, – вспоминает Пономарев. – Из него я узнал, насколько скудны наши ресурсы и малочисленна армия». Сталин ответил Жукову, что какая-то часть требуемого уже в пути. Затем, в присутствии Пономарева, Сталин спросил Жукова: “Георгий Константинович, а теперь скажите мне как коммунист коммунисту, удержим Москву или нет?” Жуков помолчал немного и ответил: “Товарищ Сталин, Москву мы удержим, тем более если мне будет оказана хотя бы часть помощи, о которой я вас просил”».

Однако в тот же день, 16 октября 1941 года, через десять минут после памятного звонка Жукову, один из помощников Сталина отдал Пономареву приказ собрать все оборудование и приготовиться к отъезду. «Еще через полчаса, – рассказывает Пономарев, – ко мне явился один из помощников Сталина и спросил, успел ли я собрать все необходимое. “А куда мы едем?” – задал я вопрос. Тот ответил: “Увидите. Берите вещи и идите за мной”. Снаружи уже ждала машина. Мы ехали темными улицами ночной Москвы. Моросил дождь. В конце концов я понял, что мы держим путь к железнодорожному вокзалу. Там я увидел бронепоезд, вдоль которого ходила личная охрана Сталина. Очевидно, мы дожидались только его самого и сразу по его прибытии должны были эвакуироваться из города».

Другие москвичи также пришли к выводу, что пора готовиться к эвакуации. Майя Берзина, которой был в то время тридцать один год, тоже решила бежать. «Тут и гадать было нечего – с отъездом правительства все сразу стало понятно, – рассказывает она. – Все указывало на то, что скоро Москву со всех сторон окружат вражеские войска. Мой муж был евреем, я сама – наполовину еврейка, это означало, что мы будем обречены. Муж побежал на вокзал, но там ему сказали, что поездов не будет… Посоветовали уходить пешком. Нашему сыну тогда исполнилось только три года, нести его на руках было уже тяжело, но он был слишком мал, чтобы идти самому. Мы не знали, что делать. Потом вспомнили, что южный московский порт вроде как по-прежнему работает, муж бросился туда, и оказалось, что можно еще успеть на какие-то суда. В тот день всех охватила паника, но именно тогда жители Москвы осмелели и проявили решительность – мы давно уже позабыли, что такое инициатива. Все привыкли к приказам и директивам. Выяснилось, что начальник порта начал распродавать билеты на судно, которое должно было отправиться на консервацию, и чудесным образом, мы успели их приобрести».