Хью Тревор-Роупер - Последние дни Гитлера. Тайна гибели вождя Третьего рейха. 1945

Теперь, после многих лет неопределенности, положение Евы Браун перестало наконец быть двусмысленным. Когда на следующий день, один из слуг, обмолвившись, назвал ее не «Ева Браун», а «уважаемая фрейлейн», она смогла наконец сказать: «Можете без опаски называть меня фрау Гитлер» [213].

Причины, побудившие Гитлера к этому шагу, неизвестны, но их можно угадать, не боясь сильно ошибиться. Совершенно понятно желание Евы Браун выйти замуж. Она уже давно была недовольна своим неопределенным положением при дворе фюрера и была бы рада приветствовать такое решение Гитлера, если бы он был готов его принять. Но Гитлер не желал брака. Вероятно, он стремился избежать обвинений в низменных плотских интересах, а эти обвинения были неизбежны, если бы он обзавелся женой или любовницей. В самом конце он вообще не хотел ее видеть, и, когда Ева Браун 15 апреля неожиданно появилась в имперской канцелярии, Гитлер попытался – хотя и безуспешно – отослать ее назад. Оставшись, она верностью заслужила свою награду. Гитлер однажды сказал, что только она одна останется верной ему до конца, и Ева Браун оправдала эти надежды. Когда все другие отрекались от Гитлера и покидали его, преданность Евы Браун становилась все более заметной, все более осознанной. В разговоре со своими адъютантами Гитлер противопоставил верность Евы Браун предательству Геринга и Гиммлера, которым он когда-то безраздельно доверял [214]. Такая безусловная преданность требует безусловного же вознаграждения. Было ясно, какого вознаграждения добивалась Ева Браун – она добивалась статуса, который выделил бы ее среди остальных женщин гитлеровского двора и наделил бы ее честью на равных участвовать в ритуальном самоубийстве фюрера. Удовлетворить это требование было теперь легко. В эти последние часы уже были невозможны никакие кривотолки, и Гитлер решился на брак.

Между тем в промежутках между задушевными беседами Гитлер не забывал и о деле, которое занимало его в течение всей этой бессонной ночи. Он вызвал секретаршу, фрау Юнге, и продиктовал два документа: личное и политическое завещания – воззвание к потомству и основания нацистского мифа.

Именно эти цели делают эти документы чрезвычайно интересными, ибо в этой последней рекламе нацистского движения, составленной в форме величественного прощания с миром и напутствия грядущим поколениям, мы не находим ничего, кроме пустой трескотни, нигилистических призывов, бесцельного милитаризма, апологии разрушительной революции, уверений в невинности и обвинений всех и вся в неудачах.

Политическое завещание состоит из двух частей – общей и частной. «Неверно, что я или кто-либо еще в Германии хотели в 1939 году войны. Ее хотели и спровоцировали те международные политиканы, которые либо сами были евреями, либо действовали в еврейских интересах. После всех предпринятых мною усилий по разоружению потомки не смогут обвинить меня в развязывании войны…» Отвлекаясь от этого завещания, он возвращается к Mein Kampf, от эпитафии к перспективам нацистской партии, от отказа от ответственности за поражение к обещанию славной победы. Затем следует крик отчаяния. «После шестилетней войны, которая, несмотря на все неудачи, войдет в историю как самое славное и героическое проявление воли народа к жизни, я не могу бросить на произвол судьбы город, являющийся столицей этого государства. Наши силы малы для того, чтобы сдержать наступление врага, и, так как наше сопротивление, в конце концов, истощится под ударами этих слепых автоматов, я желаю разделить судьбу миллионов, уже погибших в этой войне, и останусь в городе. Далее, я не желаю попасть в руки врагов, которым потребуется новый спектакль, поставленный евреями для отвлечения истерических масс. Поэтому я решил остаться в Берлине, и добровольно приму смерть, как только станет ясно, что резиденцию фюрера и канцлера уже не удастся удержать…» Затем, после прощания с силами, на которые опиралась нацистская партия, следует упрек в сторону сил, которые Гитлер считает ответственными за поражение: «Пусть в будущем делом чести офицеров германской армии, как это уже стало для офицеров военно-морского флота, будет понимание того, что сдача территории страны противнику недопустима, и командиры должны являть собой блистательный пример самоотверженности, сражаясь до последнего вздоха и до конца исполняя свой долг». Во время Первой мировой войны Гитлер был солдатом, и, когда война была проиграна, он обвинил в этом поражении политиков, предавших солдат. В те дни он не мог найти подходящих слов для восхваления германского Генерального штаба. «Организация и руководство германских вооруженных сил были самыми лучшими из всех, какие когда-либо видел мир». Во время Второй мировой войны Гитлер был политиком; когда война была проиграна, он обвинил в этом поражении солдат, которые предали политиков, а они все вместе предали его самого.