Грэм Робб - Открытие Франции. Увлекательное путешествие длиной 20 000 километров по сокровенным уголкам самой интересной страны мира

Неудивительно, что с животными, которых нарекали именами, наряжали для похода в церковь и впускали в дом, обращались хорошо – или, во всяком случае, не более сурово, чем хозяева обращались с собой. Многих животных, которые постарели и перестали приносить пользу в поле, кормили до их смерти . В любом случае навоз был ценнее, чем мясо. Хозяева говорили со своими животными и пели для них. В некоторых местностях во время пахоты можно было услышать на полях странное пение. Хороший пахарь, чтобы быки шли с постоянной скоростью, пел песни, сочиненные так давно, что они казались пришедшими из другого времени; каждая фраза кончалась очень длинным дрожащим звуком, который был на четверть тона выше.

Это пение было известно в разных частях страны и всюду было очень похожим, но имело много разных названий: kiauler, tioler, brioler, bôler, roiler, bouarer, arander (киоле, тиоле, бриоле, боле, руале, буаре, аранде) . К концу XIX века оно сохранилось только в «отсталых» краях, например в Берри и Морване, а слово quiaulin («киолен») стало означать деревенского мужлана. Все это заставляет предположить, что песни пахарей имели очень древнее происхождение. Возможно, они были последними сохранившимися звуками человеческой речи доримской Галлии. Мнение, что когда-то животные разговаривали с людьми , было не таким фантастическим, как кажется.

Самым необычным животным, жившим вместе с людьми, был пиренейский бурый медведь. В дальних долинах области Кузеран приезжие с тревогой смотрели на то, как дети играют с медвежатами. Эти медвежата всегда были сиротами. Чтобы добыть их, охотник заворачивался в три слоя овечьих шкур и вооружался длинным ножом. Когда медведица вставала на дыбы и обхватывала передними лапами закутанного человека, он одной рукой отводил в сторону ее челюсть, а другой вонзал нож ей в поясницу и оставался стоять в ее объятиях, пока медведица не падала мертвой. Медвежат он забирал и приносил в деревню, и они росли там вместе с детьми и скотом, пока не вырастали настолько, что их можно было учить . Такой пленный медведь никогда не впадал в спячку, но удивительно мало ел, и его содержание обходилось дешево.

Медведей из Жарден-де-Плант в Париже дрессировали множество людей из разных мест, и поэтому они показывали удивительно много фокусов. У пиренейских танцующих медведей репертуар был меньше: они танцевали с палкой и иногда представляли маленькие сценки – военный парад или стреляющий взвод солдат. Крестьяне из кузеранских долин научились – вероятно, у цыган, – как заставить медведя выполнять движения по звуку флажолета (маленькой флейты), а потом немного улучшили первоначальный трюк. В Эрсе даже была деревенская школа для медведей, где медведь постарше был чем-то вроде старосты класса. Обучение продолжалось примерно год. В день окончания школы медведя привязывали к дереву и продевали ему сквозь челюсть сзади зубов железное кольцо.

Некоторые из этих животных могли пародировать человека – волоча лапы и вытягивая морду, они преодолевали огромнейшие расстояния – добирались до Германии, Великобритании и даже Южной Америки. Для зрителей, которые смотрели эти грустные представления, частью аттракциона, несомненно, был сам вожак, первобытное существо с дальней окраины Франции. Существовала поговорка: «Сложение как у медвежьего вожака»; так говорили о слабом и бедно одетом человеке маленького роста.

Эти односторонние феодальные отношения хозяина с медведем были важнее для человека, чем тот крошечный доход, который приносил ему зверь. В городах и деревнях, жители которых часть года были отрезаны от мира, согнуты страхом перед лавинами и раздавлены тяжелым грузом скуки, даже опасный дикий зверь был желанным гостем. Один чиновник приехал в пиренейскую горную деревню, и там его привели к старой женщине, которой была нужна помощь. Она и ее муж вырастили танцующего медведя, но у медведей бывают вспышки гнева, и питомец искалечил ее мужа так, что тот умер.

« – У меня нет ничего , сударь, нет даже крова для меня и моего зверя.

– Вашего зверя? Вы хотите сказать, того, который съел вашего мужа?

– Да, сударь, он все, что у меня осталось от моего бедного мужа».

Сентиментальное отношение к животным, построенное на нежности к домашним любимцам, стало преобладать в середине XIX века. И тогда-то возникло мнение, что крестьяне, которые зависят от животных в повседневной жизни, всегда обращаются с ними жестоко. Рутинная жестокость действительно была распространена. Кур и гусей использовали в играх как живые мишени. И вообще к домашней птице, кажется, относились так, как сегодня относятся к насекомым. Некоторых лошадей использовали в угольных шахтах, например в Рив-де-Жиер, в черной долине к северо-востоку от Сент-Этьена. Эта долина была известна как « чистилище для мужчин , рай для женщин (потому что женщины сидели дома) и ад для лошадей». В Бретани и Мене с собаками-контрабандистами обращались не так хорошо, как в Пикардии. Семья из Мена, где соль облагали налогом, оставляла свою собаку семье из Бретани, где налога на соль не было. Собаку сажали на привязь, морили голодом, а потом отпускали на волю с тюком соли. Только самый отважный пограничник попытался бы остановить рассерженного изголодавшегося пса, который рвался домой. До 1850 года на парижской площади Боя [26], на том берегу канала Сен-Мартин, про который ходит дурная слава, каждое воскресенье и каждый праздник натравливали собак на любое животное, которое могли найти, – быков, медведей, волков, оленей, кабанов, ослов и других собак. А люди-дикари делали ставки и наслаждались видом крови. На рынке Сен-Жермен – самом грубом из парижских собачьих рынков – покупали беспородных собак для экспериментов в находящейся поблизости медицинской школе.