Грэм Робб - Открытие Франции. Увлекательное путешествие длиной 20 000 километров по сокровенным уголкам самой интересной страны мира

Но в первую очередь многие родители боялись, что дети, научившись говорить и писать по-французски как парижане, уйдут в город и никогда не вернутся домой.

Их страх был обоснован. Через сто лет после революционного доклада аббата Грегуара Третья республика собрала армию педагогов , чтобы уничтожить дикую границу между диалектами и французским языком. Основой основ образовательной политики стало искоренение диалекта как первого языка. Детей наказывали за произнесение слов, которые они слышали от матерей, когда учились говорить. Ученика, заговорившего на диалекте, заставляли носить палку или какой-нибудь другой знак, который затем переходил к следующему нарушителю. Того, у кого этот знак, называвшийся signum , оказывался в конце дня, пороли, заставляли переписывать строки или чистить уборную. (Когда-то этот способ применяли в семинариях, заставляя воспитанников говорить на латыни вместо французского. ) О том, как большинство граждан Франции научились говорить на французском языке, можно рассказывать по-разному. Для не говорившего по-французски школьника это обучение часто было болезненным и унизительным. Особенно мучительным оно было там, где местный язык меньше всего был похож на французский: в Эльзасе, Бретани, Стране Басков, Каталонии, на севере в городах с говорившим по-фламандски населением и на Корсике. Еще живы бретонцы, которые помнят тяжкие муки, с какими они учили французский – «язык, слова которого были похожи на полупустые шкатулки , и ты даже не был полностью уверен, что находится внутри», и бесконечные обиды, которые наносили им ядовитые насмешки учителей и покровительственный тон газетных статей. Бретонцам казалось, быть патриотами Франции – значит унижать свой родной край. Воплощением точки зрения чужаков на Бретань стала Бекассина , героиня популярного комикса, созданного в 1905 году. Бекассина, бретонка, работала в Париже служанкой и попадала во всевозможные смешные неприятности из-за того, что не могла понять даже самые простые французские слова. На ее глупом круглом лице не было ушей, а иногда и рта. Ее костюм был больше похож на пикардийский, чем на бретонский, и ее французский жаргон не имел ничего общего с бретонским языком. Но было не важно, на какой народ похожа эта служанка: она была бретонкой потому, что была глупой, а ее родственники были хитрыми и жадными.

Через много лет, когда образование и умение говорить по-французски стали восприниматься так, словно иного и быть не может, миссионерство педагогов Третьей республики стало казаться некоторым жителям Франции колониальной войной с целью уничтожить местные культуры. Сторонники местной независимости, создавшие свои общественные движения в ХХ веке, считали покровительственное отношение парижан, их ограниченный столичными интересами узкий кругозор и невежество относительно того, что касалось провинций, системой сознательно организованных репрессий. Даже Бекассине они оказали честь – провели против нее почти военную операцию. Однажды вечером в 1979 году три бретонца в униформе коммандос вошли в парижский Музей Гревен, где была выставлена восковая фигура Бекассины, и разбили ее на куски, отомстив за всех бретонских служанок, которых хозяева-парижане эксплуатировали и унижали снисходительным отношением.

По иронии судьбы эти региональные движения за независимость, в отличие от более ранней антиколониальной борьбы на Корсике и в Алжире, были созданы образовательной системой Третьей республики. Большинство людей, которые до этого чувствовали себя бретонцами, научились считать себя французами . Ни один из сепаратистов никогда не говорил только по-бретонски, хотя и мог тосковать по временам, когда большинство его земляков знали только бретонский язык. « Бретонцы, говорившие по-бретонски , – писал в 1975 году Пьер-Жакез Элиас (известный бретонский писатель, поэт и фольклорист), – никогда не чувствовали, что являются частью чего-то, что называется Бретань… Находясь за пределами Бретани, они называли себя бретонцами, но плохо представляли себе, где начинается и где кончается Бретань». Бретонский национализм ХХ века был лишь отдаленно связан с прежними восстаниями бретонцев против налогообложения и воинской повинности. То были выступления на локальном уровне, а это движение было основано на современном понятии государства как единого культурного и административного целого. Породившая его острая тоска о прошлом опиралась на то представление о «родной стране», которое распространяла государственная система образования.