Людвиг Стомма - Переоцененные события истории. Книга исторических заблуждений

3. Операция «Уран» стала первым так четко стратегически и тактически рассчитанным ударом советских войск. Неопытные командиры, заменившие выбитых во время большой чистки 1937–1938 гг., учились очень быстро, что приводило немцев в изумление. Бивор цитирует признание одного из офицеров 6-й армии: «Паулюс и Шмидт атаку ждали, но не такую атаку. Русские впервые использовали танки так, как это делали мы». Даже желчный генерал Вольфганг Рихтофен, которого никак нельзя заподозрить в доброжелательности, отметил «на редкость удачный удар». Получалось нечто вроде зеркального отражения первой фазы. Теперь советские войска рвались вперед. Им свойственны были и спесь, и гордость, и оптимизм, а окончание операции, когда атаковавшие с юга и севера армии встретились в степи в окрестностях Калача, стало поводом к спонтанному празднованию. Лилась рекой водка, солдаты целовались, обменивались едой и выкапывали из-под снега камни «с этого места» на память.

4. Четвертая фаза. Советский плацдарм на левом берегу оборонялся в условиях немногим лучших, чем раньше, но точно так же теперь защищались и немцы. Чем крепче затягивалась петля окружения, тем больше их методы обороны начинали напоминать подсмотренные у противника. Когда Красная Армия уничтожила аэродромы, сделав невозможной эвакуацию, и помощь с воздуха практически прекратилась, можно было поставить знак равенства между положением немцев в четвертой фазе битвы и советских солдат во второй. С той только разницей, что русские все это время были у себя дома, а немцы начали четко ощущать, что они на чужой земле, в тысячах километров от родных, которых они, вероятнее всего, уже никогда не увидят. Поскольку Гитлер всегда упрямо настаивал, чтобы на всех покоренных им землях, невзирая на прежние часовые пояса, было одно и то же время, Новый год у русских наступил на два часа раньше, чем у немцев. На правом берегу советские саперы запустили в небо красочные фейерверки. Двумя часами позже немцы ответили праздничной пальбой из автоматов и винтовок. Но звуки эти напомнили исключительно о войне и только еще больше их расстроили. Это пример одного из нескольких сотен эпизодов великой битвы, которые так и просятся в рассказ. И вот, наконец, капитуляция.

Гитлер, желая побудить Паулюса обороняться до последнего солдата, произвел его в фельдмаршалы. Тем ценнее оказалась теперь советская добыча. «В России, – дадим еще раз слово Бивору, – огромная радость по поводу победы была, с одной стороны, спонтанной, а с другой – умело направляемой сверху. Известие о капитуляции Паулюса встретили звоном кремлевских колоколов. По радио транслировали военные марши, а победные сообщения занимали целиком первые полосы всех газет». В Германии Геббельс дал журналистам следующие указания (цитирую Януша Пекалкевича): «В публицистических материалах на данную тему не может быть и речи о трауре, сентиментальности, а уж тем более кичливом бахвальстве. А в течение трех дней, когда нация будет чтить память героев, ей надлежит сосредоточиться и собраться с силами для продолжения борьбы. В этой связи не следует вывешивать флагов, а газетам запрещается использовать траурные рамки. Задача всей германской пропаганды превратить сталинградский героизм в миф, которому предстоит стать ценным элементом немецкой истории».

Миф и в самом деле возник. Только не германский. Многие авторы утверждают, что советская пропаганда выделила Сталинградскую битву, давая ей в прессе преимущество по сравнению с другими советскими победами еще в ходе военных действий, и все благодаря названию города. Как Гитлер, что в частности подтверждает Николас фон Белов, именно из-за названия видел в Сталинграде символ и как бы отождествлял город с личностью, так и Сталин якобы придавал «своему» городу некое особое мистическое значение. Однако никаких подтверждений этого тезиса не сохранилось. Ассоциация «Сталин – Сталинград» вышла из-под пера военных корреспондентов и писателей (в частности Эренбурга и Симонова), да и то уже после того, как победа стала реальностью. Можно даже утверждать, что Сталин поначалу недооценивал возможности пропагандистского использования битвы. В январе 1943 г. англичане направили в СССР отлично экипированную группу радиожурналистов для освещения последних победных дней битвы. В спешке не позаботились об официальном разрешении Кремля, получить которое казалось им весьма простым делом. Советские власти встретили их крайне недоброжелательно. Микоян писал в Политбюро по поводу английской аппаратуры: «Либо мы должны их попросить, чтобы забрали ее назад, либо отдали нам. Жду инструкций». Молотов ответил кратко и неопределенно: «Согласен». Вопрос решил Сталин: «Предлагаю конфисковать аппаратуру как контрабанду». Тем, понятно, дело и кончилось. Как видно, Сталина тогда мало волновало, услышат ли британцы о героизме советских людей, проливающих кровь за город его имени. Лишен пропагандистской патетики и приказ Верховного Главнокомандующего, где сообщается о победе: