Людвиг Стомма - Переоцененные события истории. Книга исторических заблуждений

Затем началась резня – вещь в ту эпоху привычная и чуть ли не ритуальная… Правда, в данном случае она несколько сдерживалась тем обстоятельством, что турки-победители предпочитали трудоспособных мужчин, женщин и здоровых детей продавать в рабство, нежели убивать почем зря. Да, конечно, цены на невольников мгновенно упали ввиду перенасыщения рынка почти на 70 %, но это уравновешивалось количеством и качеством товара. Христианские хронисты пишут о «нескольких сотнях тысяч» жертв резни, тогда как мусульманские – о примерно таком же количестве невольников, проданных на рынках в Бурсе, Никее и Адрианополе. Вторая цифра, подкрепленная графиками девальвации цен, худо-бедно поддается проверке, а следовательно, куда больше заслуживает доверия и позволяет усомниться в легенде о мучениках, распространившейся в ту пору по Европе. Особенно если учесть, что большинство жителей осталось в Константинополе, и город вовсе не обезлюдел. Ходжа Сад-ад-дин рад был каре, постигшей неверных, и не без удовольствия добавил: «Святыни были освобождены от мерзких божков и очищены от их идолопоклоннической гадости», но это заявление чисто пропагандистское. В действительности же, дело обстояло совсем иначе. Роджер Кроули написал: «Город, восстановленный по приказу Мехмеда, ничуть не соответствовал рассказам христиан об ужасах ислама. Султан считал себя не мусульманским властителем, а преемником Римской империи и намеревался воссоздать мультикультурную столицу, в которой все жители пользовались бы определенными правами. Он принудительно поселил в городе греков-христиан рядом с турками-мусульманами, гарантировал безопасность генуэзскому анклаву в Галате и запретил там жить туркам. Монах Геннадий – ярый противник унии – был выкуплен в Эдирне и доставлен в Стамбул в качестве патриарха православной общины. “Будь патриархом, пусть судьба тебе благоприятствует, и прими заверения в нашей дружбе, сохранив все привилегии, которыми пользовались патриархи до тебя”, – услышал он от Мехмеда. Христиане проживали в своих районах и сохранили отдельные церкви. […] Хотя спустя столетия Константинополь подвергся исламизации, Мехмед заложил основы государства многих культур по модели Леванта. Людей с Запада, не ослепленных стереотипами, ждало много сюрпризов. Когда немец Арнольд фон Харфф прибыл сюда в 1499 г., то с удивлением обнаружил два монастыря францисканцев в Галате, где по-прежнему обитали христиане. “Турки никого не принуждают отречься от своей веры, не пытаются никого переубедить и не слишком хорошего мнения о вероотступниках”, – писал Ян Венгр в XV в.». Более пространно формулирует ту же мысль Алессио Бомбачи («Османская империя», Варшава, 1966): «Мусульманская традиция при внешней агрессивности являлась весьма толерантной, что позволяло султанам удачно разрешать проблему взаимоотношений между победителями и побежденными. Институт zimma (защита) означал для христианского населения спокойную жизнь по канонам своей веры и согласно своим законам, в том числе гарантию неприкосновенности жизни и имущества. […] Мехмед II проводил прямо-таки греколюбивую политику: philhellen – так называл султана его греческий биограф Критовул, приписывая ему героические деяния в духе Туцидида. И призывает греков селиться в стране. […] А среди греков, не имеющих уже своих василевсов и даже надежды на реванш, возникло филотурецкое течение, к которому принадлежали выдающиеся личности». Византия погибла, а восточно-христианская культура сохранилась.

«На Западе, – отмечает Кроули, – падение Константинополя изменило все и ничего. Те, кто наблюдал за его трагедией с близкого расстояния, отлично понимал, что город не мог выстоять. Будучи обособленным анклавом, он не в состоянии был избежать захвата. Даже если бы Константин умудрился на этот раз дать отпор турецким агрессорам, очередное нападение было бы только делом времени. Для тех, кто не боялся смотреть правде в глаза, сдача Константинополя или взятие Стамбула – зависит от точки зрения – стало лишь символическим подтверждением реального положения вещей». Это как раз реально и логично. Вся суть заключается в слове «символический». Падение Константинополя положило конец римскому мифу, и не важно, что закоснелая теократическая Византия как минимум уже лет триста не имела практически никакого отношения к политическому и культурному наследию Рима, а с 1204 г. пребывала в состоянии, возможно, и трагического, но неизбежного умирания. Точно так же, как не имеющие никакого реального значения события 476 г. знаменуют в учебниках конец Античности, так и 1453 г. получил статус рубежа Средневековья. Событие, не сумевшее потрясти мир, потрясло-таки школярскую хронологию. Но, справедливости ради, следует признать, что у этого события нашлось немало конкурентов, что еще больше заморочило несчастные детские головы.