Иосиф Флавий - Иудейские древности. Иудейская война (сборник)

2. Так говорил Иосиф с воплями и слезами, пока рыдания не прервали его речи. Римляне прониклись сожалением к его горю и с уважением отнеслись к его добрым пожеланиям; люди же Иоанна еще больше ожесточились против римлян, так как они горели желанием овладеть личностью Иосифа. Однако многие из знатного сословия были тронуты его речью; многие хотя не надеялись на свое спасение или сохранение города, остались на месте из страха перед стражей бунтовщиков, некоторые же улучали моменты, благоприятствовавшие безопасному бегству, и переходили к римлянам. В числе их находились первосвященники и сыновья первосвященников, Иосиф и Иешуа, три сына Измаила, обезглавленного в Кирене, четыре сына Матфии и сын другого Матфии, который после того, как Симон сын Гиоры казнил его отца и трех братьев, один лишь спасся, как уже было сообщено выше. Вместе с первосвященниками перешли к римлянам еще многие другие знатные лица. Тит не только принял их дружелюбно, но зная, что им не совсем удобно будет жить среди народа с чужими нравами, отпустил их на время в Гофну с обещанием по окончании войны возвратить каждому его имущество. С радостью и в полной безопасности они отправились в указанный им городок. Мятежники же, не замечая их больше в лагере, с понятной целью удержать остальных от перехода к римлянам, опять распространили слух, что перебежчики умерщвлены последними. Некоторое время эта хитрость пользовалась тем же успехом, как и прежде, и действительно удерживала людей от перехода к врагам.

3. Но впоследствии, когда Тит вернул иудеев из Гофны и приказал им в сопровождении Иосифа обойти всю стену кругом, масса людей опять бежала к римлянам. Собравшись в кружок в присутствии римлян, они с плачем и рыданиями умоляли мятежников прежде всего открыть весь город римлянам и еще раз спасти отечество или же по крайней мере удалиться совершенно из святилища и сохранить для них Храм; ибо всей своей смелостью они не будут в состоянии воспрепятствовать, чтобы римляне, доведенные до крайности, не предали святилища огню. Но это только усилило упорство мятежников: они ответили перебежчикам массой ругательств и поместили на священных стенах метательные машины, катапульты и баллисты, так что Храм принял вид крепости, между тем как окружавшие его святые места, по многочисленности трупов, походили на кладбище. В святилище и в Святая Святых они сновали с оружием взад и вперед, с руками, дымившимися еще от крови братоубийства, и так далеко заходили в своем святотатстве, что то негодование, которое было бы естественно для иудеев, если бы римляне столь оскорбительным образом действовали против них, испытывали наоборот римляне против иудеев, так жестоко грешивших против своих собственных святынь. Ни один простой даже солдат не мог взирать на Храм без страха, чувства благоговения и без желания, чтобы разбойники остановились прежде, чем несчастье сделается неисправимым.

4. В пылу негодования Тит еще раз обратился с упреками к Иоанну и его приверженцам: «Не вы ли, безбожники, устроили эту ограду вокруг святилища? Не вы ли у нее воздвигли те столбы, на которых на эллинском и нашем языках вырезан запрет, что никто не должен переступить через нее? Не предоставляли ли мы вам права карать смертью нарушителя этого запрещения, если бы даже он был римлянином? И что же, теперь вы, нечестивцы, в тех же местах топчете ногами тела умерших, пятнаете Храм кровью иноплеменников и своих! Я призываю в свидетели богов моего отечества и Того, Который некогда – но не теперь – милостиво взирал на это место, ссылаюсь также на мое войско, на иудеев в моем лагере и на вас самих, что я вас не принуждал осквернять эти места; и если вы изберете себе другое место сражения, то никто из римлян не ступит ногой в святилище и не прикоснется к нему. Храм я сохраню для вас даже против вашей воли».

5. Когда Иосиф объявил им это со слов Цезаря, разбойники с тираном во главе только возгордились в том чаянии, что не доброе пожелание, а трусость внушила ему это предложение. Тит увидел тогда, что эти люди не имеют сожаления ни к самим себе, ни к Храму, и приступил опять к военным действиям, хотя неохотно. Надвинуть на них всю армию было невозможно, так как для нее не хватало места. Поэтому он из каждой сотни солдат избрал по тридцати храбрейших, поставил каждую тысячу под командой особого трибуна, самих трибунов под начальством Цереалия и отдал приказ напасть на стражи в девятом часу ночи. И сам он надел доспехи, решившись тоже участвовать в бою; но его друзья удерживали его от этого намерения ввиду серьезной опасности. К ним присоединились также военачальники, которые сказали ему, что он принесет больше пользы делу, если останется спокойно на Антонии и займет перед войском пост боевого судьи, вместо того, чтобы сойти вниз и лично руководить сражением, ибо пред глазами своего Цезаря солдаты будут совершать чудеса храбрости. Цезарь дал себя уговорить и объявил солдатам: «Я позволю себе остаться только для того, чтобы быть в состоянии ценить их храбрость; чтобы всякий смелый воин был награжден, а трусливый – наказан; чтобы я, властный карать и возвышать, был вместе с тем очевидцем их заслуг». С этими словами он к упомянутому часу отпустил назначенное в дело войско, а сам отправился на сторожевую башню и стал выжидать событий.