Роберт Масси - Николай и Александра

Главной задачей учителя было добиться дисциплинированности у своего подопечного. Любя сына и опасаясь за его здоровье, императрица не умела проявить твердости. Цесаревич слушался одного лишь государя, который не всегда находился во дворце. Из-за болезни мальчик вынужден был неделями пропускать уроки, что подтачивало его силы и заставляло утрачивать интерес к занятиям. В результате, даже когда Алексей Николаевич был здоров, он учился с ленцой. Жильяр вспоминал: «В такие периоды ребенка трудно было заставить подчиниться дисциплине, тем более что он никогда не был к ней приучен. В его глазах я был человеком, принуждающим его работать… Я чувствовал его неприязнь ко мне… Но со временем авторитет мой окреп, и чем больше мальчик доверял мне, тем больше сокровищ я открывал в его душе. Я понял, что, имея такие задатки, нельзя терять надежду».

Наставника тревожило, что Алексей Николаевич оторван от внешнего мира. Принцы крови и без того живут обособленно, не как обычные дети. Болезнь же цесаревича еще более способствовала этой изолированности. И Жильяр решил: тут необходимо что-то предпринять. Его рассказ о том, что затем произошло – как государь и императрица поддержали его план, как страдали родители и цесаревич, когда случилась беда, – это самое яркое и трогательное свидетельство очевидца, непосредственно наблюдавшего жизнь обитателя царского дворца:

«Вначале я был удивлен и разочарован. Видя так мало поддержки со стороны императрицы, доктор Деревенко пояснил мне, что императрица, опасаясь возобновления болезни у цесаревича и вследствие религиозного фанатизма, полагалась на волю обстоятельств и постоянно откладывала вмешательство, которое заставило бы ее сына страдать понапрасну, если уж ему не суждено было жить…»

Жильяр не разделял мнения доктора Деревенко.

«Я находил, что постоянное присутствие двух матросов – боцмана Деревенько и его помощника Нагорного – было вредно ребенку. Эта внешняя сила, которая ежеминутно выступала, чтобы отстранить от него всякую опасность, казалось мне, мешала укреплению внимания и нормальному развитию воли ребенка. То, что выигрывалось в смысле безопасности, ребенок проигрывал в смысле действительной дисциплины. На мой взгляд, лучше было бы дать ему больше самостоятельности и приучить находить в самом себе силы и энергию противодействовать своим собственным импульсам, тем более что несчастные случаи продолжали повторяться. Было невозможно все предусмотреть, и чем строже становилась опека, тем более тягостной и унизительной она представлялась ребенку, тем значительней была опасность того, что в нем разовьется способность уклоняться от этой опеки и он станет скрытным и лживым. Это был лучший способ превратить и без того болезненного ребенка в бесхарактерное существо, без уверенности в самом себе и даже лишенное нравственных принципов….Я говорил с доктором Деревенко, но он был настолько озабочен опасностью рокового кризиса и обременен ответственностью, которая лежала на нем как враче, что я не сумел убедить его в своей правоте. Последнее слово оставалось за родителями, которым предстояло принять серьезное для их ребенка решение. К моему великому удивлению, они согласились со мной и заявили о своей готовности пойти на риск и предпринять эксперимент, которого я и сам страшился. Несомненно, родители сознавали огромный вред, который наносила существующая система воспитания всему тому, что было самым драгоценным в их ребенке. Но именно та любовь, которой они безгранично любили своего сына… давала им силу пойти на риск, они готовы были допустить несчастный случай с роковыми для мальчика последствиями, но не желали, чтобы он стал безвольной тряпкой. Алексей Николаевич был в восторге от этого решения. Ведь, играя со своими товарищами, он постоянно страдал от докучного надзора. Он обещал оправдать проявленное к нему доверие. Вначале все шло хорошо, и я стал успокаиваться, как вдруг произошел несчастный случай. Взбираясь на стул в классной комнате, цесаревич поскользнулся и, падая, ушибся правым коленом о какой-то предмет. На следующий день он не мог уже ходить. И еще через день внутреннее кровоизлияние продолжалось. Опухоль, образовавшись под коленом, распространилась на всю нижнюю часть ноги; кожа, растянутая до предела, стала твердой под давлением крови… и боль с каждым часом усиливалась.

Я был подавлен, но ни государь, ни императрица не укорили меня ни единым словом. Напротив, единственным их стремлением было успокоить меня… Императрица находилась у постели своего сына с самого начала его болезни. Она окружала его всяческой заботой и любовью, находила тысячи возможностей облегчить его страдания. Государь, улучив свободную минутку, также навещал больного ребенка. Он старался утешить и развлечь ребенка, но ни ласки матери, ни слова утешения отца не могли заставить мальчика позабыть страдания, и вновь раздавались стоны и лились слезы. Время от времени открывалась дверь, и одна из великих княжон, подойдя на цыпочках к маленькому брату, целовала его, принося ему, как порыв ветра, свежесть и здоровье. Ребенок на мгновение открывал огромные, окруженные синяками глаза и почти тотчас закрывал их.