Роберт Масси - Николай и Александра

После убийства мужа жизнь Эллы круто изменилась. Веселой, порывистой молодой женщины, которая руководила младшей сестрой, оставшейся без матери, и которая отвергла ухаживания Вильгельма II, каталась на коньках и танцевала с цесаревичем, как не бывало. Теперь на первый план вышла та святая доброта и мягкость характера, которые позволяли великой княгине мириться с нравом мужа. Несколько лет спустя Елизавета Федоровна основала в Москве Марфо-Мариинскую обитель и стала ее настоятельницей. Великая княгиня «проявила последнюю заботу о женском изяществе: она заказала рисунок одежды для своей общины московскому художнику Нестерову. Одежда эта состояла из длинного платья тонкой шерстяной материи светло-серого цвета, полотняного нагрудника, тесно окаймляющего лицо и шею, и, наконец, из длинного покрывала белой шерсти, падающего на грудь в широких складках».

Каждый месяц в разных концах России происходили теракты. 19 октября 1906 года император писал матери: «Тошно стало читать агентские телеграммы, только и были сведения о забастовках в учебных заведениях, аптеках и пр., об убийствах городовых, казаков и солдат, о разных беспорядках, волнениях и возмущениях. А господа министры, как мокрые курицы, собирались и рассуждали о том, как сделать объединение всех министерств, вместо того чтобы действовать решительно». Разгром русской эскадры под командованием Рожественского в Цусимском бою послужил сигналом к восстаниям на кораблях Балтийского и Черноморского флотов. Матросы броненосца «Потемкин», возмущенные тем, что их якобы накормили несвежим мясом, побросали своих офицеров за борт и, подняв красный флаг, курсировали вдоль побережья, подвергая артобстрелу приморские города. Когда запасы топлива иссякли, экипаж корабля сдался румынским властям в порту Констанца.

К середине 1905 года вся страна была парализована всеобщей забастовкой. От Варшавы до Урала бездействовали железные дороги и заводы; суда стояли у причалов без разгрузки. В Петербурге не хватало продовольствия, не издавались газеты, начались перебои со снабжением электроэнергией. Днем улицы заполнялись толпами, которые аплодировали ораторам, с крыш домов свешивались кумачовые флаги. По вечерам на улицах стало безлюдно и темно. В провинции крестьяне грабили поместья, калечили и воровали господский скот, жгли усадьбы, и пламя пожаров освещало ночное небо.

Откуда ни возьмись появились новоявленные организации рабочих – советы, куда избирали делегатов по одному из тысячи. Возникли они стихийно, но влияние их и количество стало быстро расти. Появился и лидер – Лев Бронштейн-Троцкий, страстный оратор, член меньшевистской фракции РСДРП. Советы стали угрожать фабрикантам разнести в пух и прах их заводы, если те не закроются. Тогда вводились войска. Перед всеми казенными зданиями прохаживались часовые; по улицам гарцевали казаки. Стоило вспыхнуть искре, и началась бы революция.

В одном из самых известных его писем императрице-матери государь так описывал тогдашние события: «Наступили грозные тихие дни, именно тихие, потому что на улицах был полный порядок, а каждый знал, что готовится что-то, – войска ждали сигнала, а те не начинали. Чувство было, как бывает летом перед сильной грозой! Нервы у всех были натянуты до невозможности… В течение этих ужасных дней я виделся с Витте постоянно, наши разговоры начинались утром и кончались вечером при темноте. Представлялось избрать один из двух путей: назначить энергичного военного человека и всеми силами постараться раздавить крамолу; затем была бы передышка и снова пришлось бы через несколько месяцев действовать силою; но это стоило бы потоков крови и в конце концов привело бы к теперешнему положению…

Другой путь – предоставление гражданских прав населению – свободы слова, печати, собраний и союзов и неприкосновенности личности; кроме того, обязательство проводить всякий законопроект через Государственную думу – это, в сущности, и есть конституция… Почти все, к кому я ни обращался с вопросом, отвечали так же, как Витте… Он прямо объявил, что если я хочу его назначить председателем Совета министров, то надо согласиться с его программой и не мешать ему действовать. Манифест был составлен им и [членом Государственного совета князем Алексеем] Оболенским. Мы обсуждали его два дня, и наконец, помолившись, я его подписал… Единственное утешение – это надежда, что такова воля Божья, что это тяжелое решение выведет дорогую Россию из того невыносимого хаотического состояния, в каком она находится почти год».