Роберт Масси - Николай и Александра

Назрело обсуждение роли Распутина и на заседаниях Государственной думы. Председатель Думы, грузный Михаил Родзянко, в прошлом кавалергард, был выходцем из аристократической семьи, и его политические взгляды немногим отличались от взглядов какого-нибудь английского сквайра. Сама мысль о дебатах по поводу отношений между Распутиным и царской семьей казалась ему оскорбительной. В поисках совета он тоже посетил вдовствующую императрицу и услышал те же сетования. «Государь так чист сердцем, что не верит в зло», – сказала она.

Тем не менее Родзянко стал настаивать на аудиенции у государя. Он придавал предстоящей встрече такое значение, что перед этим отслужил молебен в Казанском соборе. Придя во дворец, после доклада по текущим делам он перешел к главному. Он заявил, что намерен говорить о старце.

В своих мемуарах Родзянко приводит диалог с царем: «…Я имею в виду… старца Распутина и недопустимое его присутствие при дворе Вашего Величества. Всеподданнейше прошу вас, государь, угодно ли вам выслушать меня до конца или вы слушать меня не хотите, в таком случае говорить не буду». Опустив голову, император произнес: «Говорите…» И Родзянко продолжал: «Ваше Величество, присутствие при дворе, в интимной его обстановке, человека, столь опороченного, развратного и грязного, представляет собой небывалое явление в истории русского царствования…» Говорил Родзянко долго, он перечислил обвинения в адрес Распутина, в том числе предъявленные Феофаном и Илиодором, которые осудили лжесвятого и пострадали за это. Главные из них он привел. Далее Родзянко продолжал:

«– Читали ли вы доклад Столыпина? – спросил меня государь.

– Нет, я знал о нем, но не читал.

– Я ему отказал, – сказал государь.

– Жаль, – ответил я, – всего этого не было бы».

Император, на которого произвели впечатление честность и добросовестность Родзянко, поручил тому лично произвести расследование личности и деятельности Распутина. Родзянко тотчас затребовал свидетельства, собранные Святейшим Синодом и переданные Столыпину, который на их основании и составил первый доклад.

На следующий день в Думу приехал товарищ обер-прокурора Даманский и заявил, что имеет поручение получить обратно все дело о Распутине. «Я выразил удивление такому требованию, – вспоминает Родзянко, – и сказал, что раз состоялось высочайшее повеление по данному делу, то оно может быть отменено только таким же путем – высочайшим повелением или словесно переданным через генерал-адъютанта или статс-секретаря, или письменным повелением. Тогда Даманский, несколько волнуясь, путаясь и понизив голос, стал мне объяснять, что… это требует одно очень высокопоставленное лицо.

– Кто же это, Саблер? – спросил я.

– Нет, повыше, – махнув рукой, ответил Даманский.

– Да кто же? – сказал я, делая удивленное лицо.

Помявшись немного, Даманский отвечал:

– Императрица Александра Федоровна.

– В таком случае передайте Ее Величеству, что она такая же подданная своего августейшего супруга, как и я, и что мы оба обязаны в точности исполнять его повеления. А поэтому я ее желания исполнить не могу».

Оставив бумаги у себя, Родзянко составил-таки доклад, но, когда он испросил у царя новую аудиенцию, чтобы представить доклад, ему было отказано. Тем не менее председатель Думы отправил доклад царю. Император читал его в Ливадии, где в то время находился Сазонов, министр иностранных дел. Впоследствии Сазонов беседовал с великим герцогом Гессенским Эрнстом, братом государыни, который гостил в Крыму. Покачав головой, великий герцог произнес: «Император святой и ангельской души человек, но он не умеет справиться с женой».

Через два года после назначения его на пост премьер-министра Коковцов был смещен. И снова в том повинен был Распутин. Назначая Коковцова министром финансов, царь заявил: «Помните, Владимир Николаевич, что двери этого кабинета всегда открыты для вас по первому вашему желанию». Когда Коковцов передал царю текст выступления перед Думой о бюджете на 1907 год, изучив его, император вернул текст, на котором было начертано: «Дай Бог, чтобы новая Государственная дума спокойно вникла во все это прекрасное изложение и оценила, какое улучшение достигнуто нами в такой короткий срок после всех ниспосланных нам испытаний». Императрица поначалу тоже была расположена к Коковцову. После назначения его на пост министра финансов она сказала: «Я хотела вас видеть только для того, чтобы сказать вам, что государь и я, мы просим вас всегда быть с нами совершенно откровенным и говорить нам правду, не опасаясь, что она иногда нам будет неприятна. Поверьте, что даже если это минутно неприятно, то потом мы же будем благодарны вам за это».