Андре Конт-Спонвиль - Малый трактат о великих добродетелях, или Как пользоваться философией в повседневной жизни

Мне скажут, что добросовестность ничего не доказывает, и я не стану с этим спорить. Разве мало на свете искренних мерзавцев? Разве мало гнусностей творится их руками? Возьмем фанатика – уж в чем в чем, а в неискренности его никак не обвинишь. Мир переполнен тартюфами – имя им легион, однако их все-таки меньше, чем савонарол, и они не так опасны (40). Добросовестный нацист остается нацистом, и какое нам дело до его искренности? Подлинный негодяй, он и есть негодяй, что нам за дело до его подлинности? Подобно верности и храбрости, добросовестность не является самодостаточной или полной добродетелью. Она не заменяет справедливости, великодушия и любви. Но попробуем представить себе недобросовестную справедливость. Или недобросовестную любовь. Или недобросовестное великодушие. Очевидно, что они перестанут быть справедливостью, любовью и великодушием, изъеденные изнутри лицемерием, ослеплением и лживостью. Ни одна добродетель не истинна без добродетели подлинности. Добродетель без добросовестности – это недобросовестность, а уж она точно не относится к добродетелям.

«Искренность, – говорит Ларошфуко, – это открытость сердца, которая показывает нам себя такими, какие мы есть; это любовь к истине, отвращение к притворству, стремление избавиться от своих недостатков и преуменьшить их хотя бы их признанием». Это отказ обманывать, скрывать, приукрашивать. Иногда этот отказ сам превращается в уловку и соблазн, но далеко не всегда, что признает и Ларошфуко, и благодаря этому любовь к истине отличается от самовлюбленности, часто вводящей человека в заблуждение, хотя иногда ему удается ее преодолеть. Речь о том, чтобы любить истину больше, чем себя. Добросовестность, как и прочие добродетели, противостоит нарциссизму, слепому эгоизму, раболепному преклонению перед самим собой. Тем самым она смыкается с великодушием, скромностью, храбростью и справедливостью. Оставаться справедливым, заключая контракты и сделки (например, обмануть покупателя, не предупредив его о скрытых дефектах в продаваемом товаре, значит проявить недобросовестность, то есть поступить по отношению к нему несправедливо); быть храбрым, думая и говоря то, что считаешь правильным; не заноситься перед истиной; проявлять великодушие к другим людям… Истина не принадлежит мне одному, это я ей принадлежу. «Я» всегда лживо, преисполнено иллюзий и зла. Добросовестность освобождается от его гнета, и именно поэтому она – благо.

Разумеется, это не означает, что надо говорить все из-за ограниченности времени и соображений благопристойности. К тому же выкладывать все как есть нам запрещает мягкость. Искренность не равнозначна эксгибиционизму и дикости. Человек имеет право молчать, и ситуации, когда лучше промолчать, возникают довольно часто. Добросовестность запрещает нам не молчать, а говорить неправду, и то не всегда, но к этому мы еще вернемся. Правдивость не равнозначна глупости. Впрочем, истина все-таки остается «первейшей и главнейшей частью добродетели», как говорил Монтень; именно она обусловливает все прочие добродетели, сама не будучи обусловлена ни одной из них. Истина не нуждается в том, чтобы быть великодушной, любящей или справедливой; она и без того остается истиной, и в этом ее ценность, тогда как любовь, великодушие и справедливость добродетельны только при том условии, что они истинны (то есть являются именно тем, чем кажутся), то есть при условии своей добросовестности. Истина никому не подчиняется, ни справедливости, ни даже любви; истина никому не служит, ничего не компенсирует, никого не утешает. Вот почему, настаивает Монтень, истину надо любить ради нее самой. Иначе невозможна никакая добросовестность. «Тот, кто говорит правду, потому что в силу каких-то посторонних причин вынужден к этому или потому что так для него полезнее, и кто не боится лгать, когда это вполне безопасно, того нельзя назвать человеком вполне правдивым» («Опыты», II, 17). Иными словами, вовсе не обязательно говорить все; главное – не говорить ничего, кроме правды или того, что сам считаешь правдой, если этому не препятствуют соображения высшего долга.

Здесь в дело вступает казуистика в хорошем смысле слова, но людей добросовестных она с толку не собьет. А что такое казуистика? Это изучение вопросов совести, иначе говоря, моральных трудностей, происходящих в результате применения общего правила (например, «лгать нельзя») к единичной ситуации, часто более неоднозначной и запутанной, чем само правило. Такой подход сформулировал Монтень, и мы можем назвать его правилом добросовестности: «Вовсе не требуется всегда говорить полностью то, что думаешь, – это было бы глупостью, но все, что бы ты ни сказал, должно отвечать твоим мыслям; в противном случае это – злостный обман» (там же). Мы еще вернемся к исключениям, пока же подчеркнем, что в качестве исключений они имеют значение лишь постольку, поскольку существует правило, которого не отменяют никакие исключения. Добросовестность – это добродетель, которая делает истину ценностью и подчиняется ей. Прежде всего – верность истине, без чего всякая верность оборачивается лицемерием. Прежде всего – любовь к истине, без чего всякая любовь оборачивается иллюзией или обманом. Добросовестность и есть эта верность и эта любовь – и в мыслях, и в поступках. Более того, добросовестность – любовь к истине в той мере, в какой эта любовь руководит нашими поступками, словами и даже нашими мыслями. Это добродетель правдолюбцев.