Андре Конт-Спонвиль - Малый трактат о великих добродетелях, или Как пользоваться философией в повседневной жизни

Что противопоставить страху? Реальность. Тоске? Радость. Это тоже любовь, но уже не Эрот. А что же?

Или наши взаимоотношения с друзьями. Какой ужас, если бы мы могли любить только отсутствующих друзей! На самом деле истинно как раз обратное, и этим дружба разительно отличается от страсти: в ней нет ни следа тоски, страха, ревности и страдания. Мы любим тех друзей, которые у нас есть, любим их такими, какие они есть. Платон по поводу дружбы не написал ничего стоящего, и это не случайно. Зато Аристотель оставил две великолепные книги, составившие «Никомахову этику». Каков ее основной смысл? Тот, что без дружбы жизнь была бы ошибкой. Что дружба – условие счастья, убежище против горя, что она одновременно полезна, приятна и добра. Что она «желательна сама по себе» и состоит скорее в том, чтобы любить, чем в том, чтобы быть любимым. Что она подразумевает определенное равенство. Что она лучше справедливости, поскольку включает в себя справедливость и является и высшим ее выражением, и тем, что стоит выше справедливости. Что дружба – не тоска и не слияние, но общность, разделение и верность. Что друзья радуются друг другу и своей дружбе. Что нельзя быть другом всем сразу и нельзя иметь слишком много друзей. Что самая высокая дружба – это не страсть, а добродетель. Наконец, что добродетель дружбы основана на любви. И в самом деле, это снова любовь (друг, которого не любишь, перестает быть другом), но не любовь-тоска, не Эрот. А что же?

Нам требуется другое определение – милости просим в гости к Спинозе. Да, любовь – это желание, ибо желание составляет самую сущность человека. Но это не желание того, чего нет, это желание, побуждающее к действию (потенция), а любовь – это радость. С этого мы и начнем.

О потенции чаще всего упоминают в сексуальном контексте, и это кое о чем нам говорит. О чем? О том, что желание, не важно, тоскует оно по объекту или нет, не сводится к одной этой вероятной тоске, но одновременно является и силой, энергией, потенцией: это способность к наслаждению и потенциальное наслаждение. Сказанное справедливо в отношении сексуального желания, но не только его. Всякое желание, по Спинозе, есть способность к действию, стремление к существованию, стремление жить, то есть как бы сама жизнь в потенции. А разве иначе возможны удовольствия? И любовь? И самая жизнь? Смерть была бы гораздо более легким выходом, так значит, должно быть что-то такое, что отталкивает нас от смерти. Если голод есть нехватка пищи, то есть страдание, то аппетит – способность есть (в том числе когда нехватки пищи нет) и радоваться тому, что ешь. Говорят, что аппетит – это легкая форма голода, а главной все-таки остается нехватка. Ничего подобного. Мертвые голода не испытывают: голод подразумевает жизнь, а нехватка – способность. Сводить желание к тоске по тому, чего не хватает, значит принимать следствие за причину, а результат за условие. Желание первично, и способность первична. От нехватки пищи страдает анорексик, а не тот, кто кушает с аппетитом! Тоскует по чему-то меланхолик, а не жизнелюб, который живет так, как будто с аппетитом уплетает свою жизнь. От отсутствия способности страдает импотент, а не счастливый любовник! Что и говорить, каждому за свою достаточно долгую жизнь приходилось переживать моменты отвращения, депрессии и бессилия. Чего нам тогда не хватало? Далеко не всегда объекта и даже не отсутствия этого объекта (потому что он мог и присутствовать) – нам не хватало желания, вкуса к жизни, силы наслаждаться и любить! Само желание не есть тоска по отсутствующему – иногда объект желания отсутствует (тогда наступает фрустрация) или наскучивает (отвращение). Тоска не есть сущность желания – она лишь его мечта или акцидент, раздражающее лишение или выдуманный фантом.

Как для разных объектов существуют разные желания, а любовь есть желание, то и для разных объектов любви должны существовать ее разные виды. Так оно и есть на самом деле: можно любить вино или музыку, женщину или страну, своих детей или свою работу, Бога или власть. Любовь к деньгам, любовь к хорошему мясу, любовь к мужчине, любовь к женщине, любовь к родителям или друзьям, любовь к картине и к книге, любовь к себе, любовь к той или иной области или городу, любовь к деревне или к путешествиям, любовь к спорту, к кино, к славе… Столько видов любви! Что между ними общего? Удовольствие, отвечает Стендаль. Радость, говорит Спиноза. Все эти вещи доставляют нам удовольствие или радость. «Любить, – пишет Стендаль, – значит испытывать удовольствие, видя, трогая, воспринимая всеми своими чувствами любимый предмет». Добавьте к этому, что радоваться можно даже при одной мысли об этом предмете (потому что любить можно и отсутствующих, и абстракции), и вы получите вполне сносное определение любви. Любить – это испытывать удовольствие, видя, трогая, чувствуя, зная или воображая тот или иной предмет. Это очень общее определение, а кое-кому оно покажется слишком многословным. Поэтому я готов предложить свое собственное, которое представляется мне более простым для понимания и более широким в содержательном плане. Любить – это наслаждаться или иметь возможность наслаждаться чем-то. Так, человек, любящий устриц, наслаждается ими – в отличие от того, кто их не любит. Тот, кто любит музыку, в том числе какую-то конкретную музыку, наслаждается ею – в отличие от тех, кого она оставляет равнодушным или раздражает. Тот, кто любит женщин или одну конкретную женщину, отличается от тех, кто предпочитает мужчин или, как гости на платоновском «Пиру», мальчиков, – каждому свое наслаждение. Объекты любви не поддаются исчислению, так же как причины удовольствий и радостей, как и способы любви. Лично я люблю устриц, Моцарта, Бретань, вот эту женщину, своих детей и своих друзей. Представим, что все это у меня есть: я в Бретани, со мной мои дети и любимая женщина, а также любимые друзья, мы лакомимся устрицами, смотрим на море и слушаем Моцарта… Что общего между всеми этими видами любви? Разумеется, не тоска по их объектам, ибо они здесь, в наличии, не даже удовлетворение от того, что тоска по ним утолена. В принципе, я никогда не испытываю недостатка ни в музыке Моцарта, ни в устрицах, ни в Бретани и почти никогда – в друзьях, если только кто-то из них уедет куда-нибудь очень уж надолго, но и то его существование радует меня, хоть он и далеко. Общее в этих видах любви вот что: моя радость, способность наслаждаться тем, чего, может быть, когда-нибудь мне будет не хватать (если я очень проголодаюсь или расстанусь с женщиной, с детьми, с друзьями). Но их отсутствие не является ни сущностью, ни содержанием, ни даже условием любви (потому что в приведенном примере все они присутствуют). Мне скажут, что во всем этом очень мало эротики. Конечно, если сравнивать мои невинные удовольствия с платоновским Эротом. Но влюбленные хорошо знают, что физическая любовь, озаренная радостью, многократно превосходит по силе ощущений любовь, настоянную на тоске. Что действие лучше страсти, удовольствие – лучше страдания, удовлетворенное желание – лучше фрустрации. Что лучше желать реальной любви, чем любви воображаемой.