Фридрих Ницше - Веселая наука

Не будь надменным: ничтожная насмешка
– Поставит тебя на место.

«Ту женщину, которая тебе пришлась по сердцу,
себе похить».
Так думает мужчина, а женщина не грабит, а крадет.

Чтоб объяснить себе, мне надо внутрь уйти,
А потому я не в силах быть комментатором своим.
Но всякий, кто стоит на собственном своем пути,
Выносит и меня с собой на Божий свет.

Увы, плачешь, друг, что к жизни вкус потерян?
Не старые ль капризы это?
Я слышу: ты клевещешь, поднимаешь шум,
плюешься? —
Терпение истощилось у меня!
Последуй же совету моему. Решись скорее
И проглоти ты жабу пожирнее.
От диспепсии вылечишь тогда себя.

Знакомо чувство мне иных людей,
А самого себя не знаю я.
Хоть очень близок глаз ко мне,
Но я не то, что вижу или видел.
А если бы захотел я оказать себе услугу лучшую,
То должен был бы сесть, как можно дальше от себя.
Хотя не так далеко, как враг мой,
Но все же далеко сидит ближайший друг! —
А между ним и мною середина!
Ну, догадайтесь же, о чем прошу я вас?

Я должен прочь уйти за сто ступеней,
Я должен громко звать вперед:
«Ты тверд, а разве ты из камня?»
Я должен прочь уйти за сто ступеней,
И в то же время никто ступенью для меня
не мог бы быть.

Нет больше тропы! Вкруг бездны зияют!
И звуки жизни мертвой тишины теперь
уж не смущают!
Ведь ты ж того хотел! Ведь доброй волей
с проторенной тропы ушел ты в горы!
Ну, что же, путник? Пусть будет ясно на душе,
и холодно бросай вокруг ты взоры!
Потерян верный путь!
И веришь сам, опасности не избегнуть!

Посмотрите на беспомощное дитя,
Когда оно попадет со своими искривленными
ножками в стадо хрюкающих свиней!
Ему остается плакать и только плакать, —
И думается вам: неужели оно научится
когда-нибудь стоять и ходить?
Не бойся, вскоре увидишь ты его танцующим!
Сначала оно научится стоять на двух ногах,
А потом будет ходить и на голове.

Если б я не вращалась беспрерывно
По замкнутой орбите вокруг себя,
То как бы следовать могла я
За жарким солнцем и не сгореть?

Я не люблю, чтобы возле меня находился
мои ближний:
Пусть он уходит себе в высь и даль!
Иначе как мог бы он стать моей путеводной звездой?

Чтобы не угнетать нас своим счастьем,
Ты облекся в бесовское одеяние
И отпускаешь адские остроты.
Но все напрасно:
Во взоре твоем так и светится благочестие.

А. Зачем в смущении он стал?
Что слух его теперь смутило?
Что ухо чуткое там уловило?
Зачем так духом он упал?

Б. Кто раз носил ярмо оков,
Тот всюду слышит лязг цепей!

Мне ненавистно одинаково вести людей
и следовать за кем-нибудь.
Повиноваться? – Нет. Но также и не править!
Кто не внушает ужаса себе, тот и другим не страшен:
Ведь только страхом можно стать вожатаем толпы.
Но даже и собой руководить противно мне!
Хотелось бы, подобно диким зверям или вольным
детям моря,
Забыться хоть на миг один,
Мечтам своим отдаться на свободе,
И прихорашиваться лишь только для себя.

Пишет и пишет свой невыносимый мудрый
вздор (Larifari),
Как будто бы и надо было primum scribere,
deinde philosophari.

Да! иногда приготовляю лед я:
Пищеваренью помогает он.
И если бы нужно было вам усвоить много,
То как бы полюбили вы мой лед!

Не безопасно путнику теперь быть в той стране,
И если дух есть у тебя, пусть он удвоит осторожность.
Тебя привлекают и любят до тех пор, пока
не растерзают.
Здесь рой духов, а духа нет!

Будем ли в поте лица вкушать мы свой хлеб?
Но по мнению мудрых врачей от того он
не будет вкуснее.
Вот переливает своими огнями Сириус,
куда он манит?
В поте лица своего будем пить мы вино!

Вы почитаете его за то, что он ни к кому
не питает чувства зависти?
Но он ведь не обращает ни малейшего внимания
на все ваши почести.

Лучше на цыпочках, чем на четырех!
Лучше в замочную скважину, чем в открытые двери!