Даниэль Бовуа - Гордиев узел Российской империи. Власть, шляхта и народ на Правобережной Украине (1793-1914)

Сложившееся скандальное положения вызвало даже международный резонанс. После публикации в парижском «Journal des économistes» уже упомянутой статьи французского консула Молинари об экономическом положении Украины «Kraj» 11/23 сентября 1883 г. напечатал на первой полосе статью, в которой производители зерна воспользовались случаем выступить против характерной для некоторых уездов монокультуры сахарной свеклы, а также против разрушения патриархальных отношений, к которому привела дьявольская капиталистическая погоня за наживой. Используя описание Молинари, статья защищала от капиталистических потрясений традиционные зерновые культуры. Консул также отмечал, что рабочие сахарных заводов, нанятые самое большее на четыре месяца, были инородным телом в этом регионе. Он писал, что вербовщики отправлялись за рабочими в глубь России, за 400 – 500 верст от завода, в очень бедные регионы, поэтому эти бедняги тратили весь задаток на проезд к месту работы. Для того чтобы избежать конфликтов, в следующем году набирали уже других, поэтому квалификация у таких рабочих отсутствовала, а производительность труда была очень низкой 1527.

С польской стороны определенное сожаление по поводу сказанного выразила лишь интеллигенция. Врач из Каменца, который подписал статью инициалами «A.J.», клеймил эксплуатацию 17 862 рабочих на 49 польских сахарных и 128 винокуренных заводах Правобережной Украины. Он также отмечал, что жалобы работодателей были неадекватными: «Я сомневаюсь, чтобы взаимные обязательства или судебные преследования виновных смогли чем-то помочь. Думаю, конфликтов можно быстрее избежать благодаря соответствующей оплате, хорошему и здоровому питанию, добросовестной опеке работодателя. Одним словом, следует вникнуть в проблемы этой челяди, которую сам народ называет темными и ограниченными “наймитами” и которую часто, а то и всегда обманывают» 1528.

В июне 1886 г. правительство приняло закон «Об утверждении проекта правил о надзоре за фабричной промышленностью, о взаимных отношениях фабрикантов и рабочих и об увеличении числа чинов фабричной инспекции» (от 3 июня 1886 г.) и «Положение о найме на сельские работы» (от 12 июня 1886 г.), предусматривавшие введение контроля в фабричной промышленности и сельском хозяйстве. В них, однако, гораздо меньше внимания было уделено охране прав сезонных рабочих, чем мерам по их принуждению. Работодателям рекомендовалось производить оплату вовремя, деньгами, а не натурой, обеспечивать соответствующим питанием, давая «хорошую крестьянскую еду», оказывать врачебную помощь. При этом предусматривался целый ряд ограничений относительно найма, не была установлена длительность рабочего дня, вне контроля оставался женский и детский труд, а разнообразные штрафы предоставлялись усмотрению дирекции 1529.

Русская пресса вместо того, чтобы обращать внимание на то, что происходило в Великороссии, с радостью разоблачала злоупотребления в польских имениях Подольской губернии. Рассказывалось о вербовщиках, которые добирались даже до Смоленской губернии в поисках живого товара, давали по несколько рублей задатка и оставляли бедняг без средств к существованию на волю дирекции. Наемные рабочие трудились без выходных и карались за побег одного из членов бригады по принципу круговой поруки. В 1889 г. «Kraj» описывал сезон уборки сахарной свеклы на огромных полях под Белой Церковью и Уманью. Между имениями перемещались тысячи крестьян, завербованных в соседних Звенигородском и Балтском уездах. В этот поток, который «Kraj» сравнивал с «рабочей Калифорнией», вливались целые села, люди шли под звуки скрипки и бубна в одной рубашке, работали несколько недель кряду, с дневным заработком по 25 – 30 копеек мужчины, 20 – 25 – женщины и 10 – 15 – дети. Несмотря на плохое питание (следует также учитывать два постных дня в неделю), они поддерживали свой дух пением и танцами. Впрочем, тяжелая работа в поле была не такой изнурительной, как на фабрике 1530.

В 1890-х гг. множились примеры эксплуатации безропотных и наивных крестьян. В. Залеская описывала экономов имений, которые, вербуя бедняков, заманивали их скорее обманом, чем хорошей платой. Нужный эффект производило привлечение крестьян с помощью музыки, например игры на шарманке – редкого для села инструмента. Иногда вербовщики устраивали целые представления с обезьянками, собирая толпу любопытных и сразу заключая договор с доверчивыми зеваками. Помещики, как правило, следили за своими соседями, и любое повышение платы вызывало возмущение, поскольку действовала неписаная договоренность о поддержании определенного минимума. Врачей, прикрепленных к сахарным заводам, считали за неминуемое зло и относились к ним неприязненно. Маньковский не скрывал враждебного отношения к этим людям, беспокойным духом, проникнутым идеями прогресса, мешавшим обычной практике злоупотреблений. Он описывал, как Сулима, врач из Мошенского сахарного завода, который принадлежал его дяде Вацлаву Маньковскому, надумал собрать статистические данные о здоровье рабочих Ямпольского уезда и предложил коллегам помочь ему. Помещик не мог скрыть иронии по поводу этой «странной» филантропии, замечая, что бедняги, которых он нанял в Белоруссии (он называл их «лапотниками»), питались у него лучше, чем дома, и жили в лучших гигиенических условиях. Он утверждал, что они не были худыми и даже набирали вес, «несмотря на двенадцатичасовую смену на фабрике, и частые дополнительные три часа работы, за которые платили отдельно, когда надо было сложить свеклу в бурты». Врача, «который объявил войну мнимой капиталистической эксплуатации в нашем крае», ненавидели как Маньковский, так и полиция, поскольку он во все совал нос, предъявляя «безумные требования». Он требовал спускать использованную воду в поля, а не оставлять ее в отстойниках; выступал против кормления рабочих соленой рыбой из бочек и испорченными фруктами, что вело к разорению евреев-поставщиков. Кроме того, его никак не удавалось подкупить. Дядя Маньковского предлагал ему «королевскую плату», а тот лишь твердил, что «это взятка» 1531.