Даниэль Бовуа - Гордиев узел Российской империи. Власть, шляхта и народ на Правобережной Украине (1793-1914)

Любители изучения семейных связей и матримониальных стратегий наверняка заметят, что семья Нарышкиных имела особый интерес к польским владениям на Украине. Например, имения Франтишека Ксаверия Любомирского, даже после продажи одного из самых крупных (Смилы) Потемкину в 1784 г., с целью заслужить милость России перед предстоящим третьим разделом, были настолько привлекательны, что его третьей женой стала одна из Нарышкиных. Их сын Константин был генерал-лейтенантом в царской армии и мужем графини Толстой.

Многие польские аристократы с Украины были охотно приняты в России, чему способствовал не только престиж их родовых фамилий, но и их состояния. Станислав Понятовский, племянник последнего короля и сын великого литовского подскарбия, продав в 1795 г. замок в Грохове во Владимирском повете на Волыни, отправился с дядей в Петербург всего лишь в одной карете, куда прибыл 10 марта 1797 г. и был встречен с большими почестями самим Павлом I. Через месяц в Москву на коронацию императора приехало несколько десятков польских шляхтичей, чтобы в ожидании императорской ласки продемонстрировать свою лояльность и преданность. Гроховский дворец – это один из ярчайших символов польско-российского взаимодействия. В качестве приданого девицы Еловицкой он перешел к графу Валериану Стройновскому – сенатору и тайному советнику и был превращен в одну из роскошнейших резиденций Украины. Дворцовая галерея с коллекцией древностей Помпеи, парк, разбитый в английском стиле, казалось, указывали на то, что разделы Речи Посполитой не повлияли на положение дел. Владелец имения заявил о себе в 1808 г., в период мнимого примирения с Наполеоном, проповедуя идеи замены барщины оброком в сочинении «О условиях помещиков с крестьянами». В целом происходившее слияние части польской аристократии с российской могло создать впечатление готовности России без особых проблем и потрясений приоткрыться навстречу западному bonne société (благородному обществу). В дальнейшем мы убедимся в том, что эту иллюзию разделяли во влиятельнейших кругах Волыни.

Поведение Павла I, который, согласно Немцевичу, после восхождения на престол освободил до 20 тыс. польских плененных солдат, сражавшихся на стороне Костюшко, да и самого руководителя восстания; угрызения совести Александра I из-за разделов его бабкой Речи Посполитой – примеры, дающие понимание того, что интеграция части польской аристократии с российской была подготовлена существовавшими уже ранее тесными связями. Это изысканное общество объединял дух семейственности и чувство цивилизационной общности. Стиль жизни этой части общества сочетал утонченность с консерватизмом, роскошь с космополитизмом. Национальная идентичность не имела еще того значения, которое она приобретет в последующие десятилетия. Характерно, что наиболее заметным польским литературным произведением этого времени стала написанная в 1805 г. поэма «Софиевка» Станислава Трембецкого, в прошлом чуть ли не придворного поэта Станислава Августа. Трембецкий, произведенный Павлом I в статские советники, с соответствующим содержанием, поселился в Тульчине, украинском имении Щ. Потоцкого. Эта неоклассическая, написанная под влиянием Ж. Делиля поэма – гимн садово-парковому искусству. Переполненное популярными в высшем свете античными аллегориями сочинение отражало действительность самого парка, в котором были собраны привезенные из Италии греческие скульптуры, разбиты цветники и устроены водопады с ручьями. Софиевка создавала иллюзию рая на земле, где можно было забыть о политике, реалиях жизни, несмотря на окружавшие ее украинские села и близость Умани, где в 1768 г. произошло массовое избиение евреев и поляков, подобного которому не было до ужасов XX в. Воспетая в поэме Трембецким утопия уводила от реальности, позволяла аристократии жить иллюзиями, закрывать глаза на происходящие социальные перемены и забывать о том, что все чаще приходилось вызывать русские войска для усмирения крестьян.

Поскольку история высшего слоя польской шляхты на Украине еще не стала предметом отдельного исследования, обратимся к другим трем персонажам, жизненный путь которых свидетельствует об умении аристократии приспосабливаться к переменам в политической жизни. Все трое принимали участие в работе Великого сейма, который, казалось, должен был способствовать возрождению Речи Посполитой. Однако при первых же тревожных сигналах 1792 г. они, по примеру упоминаемых выше аристократов, перешли на сторону России. Если об эволюции взглядов, представляемых первыми двумя героями, пока известно немного, то о третьем собрано достаточно материалов, позволяющих дать более полную характеристику, и потому обратимся к нему в последнюю очередь. Итак, в первом случае речь идет о графе Юзефе Августе Иллинском (1766 – 1844). После второго раздела он не принимал активного участия в польской политической жизни, осел в Петербурге и сблизился с Павлом еще до его восшествия на престол. Получив чин камергера в Гатчине в октябре 1796 г., он занимался выплатой долгов будущего царя. Бывал частым гостем Павла, и именно ему великий князь поручил проверить достоверность слухов о смерти матери. С этого момента его карьера была решена – он был произведен в сенаторы. Живя за счет доходов от имения в волынском Романове, он во времена правления Павла I славился крайне пышным образом жизни в столице. После смерти императора он удалился в свое имение, где в 1810 г., по совету Жозефа де Местра, основал иезуитскую коллегию с целью борьбы со светским и польским влиянием в образовании, укреплению которого способствовала поддерживаемая князем А. Чарторыйским школьная система, и в первую очередь – уже ставший известным Кременецкий лицей на Волыни. Однако вскоре на коллегию в Романове, в которой учился брат Эвелины Ганской, написавший панегирик в честь ее основателя, стали поступать многочисленные доносы министру духовных дел и народного просвещения А.Н. Голицыну, и в 1820 г. она была закрыта вследствие изгнания из России иезуитов. Несмотря на это, граф до конца жизни остался убежденным сторонником царской власти 16.