Франсуа Керсоди - Уинстон Черчилль - Власть воображения

На тех, кто медлил с выполнением указаний нового министра, обрушивались громы и молнии; тем, кто осмеливался возражать, следовало в их же интересах запастись разумными доводами, ибо их ждала беседа с неумолимым инквизитором, которому всегда удавалось привести свои контраргументы. Извержение этого вулкана идей могло произойти и днем, и ночью; Черчилль даже распорядился установить кровать в своем кабинете, чтобы можно было работать и до рассвета, и после заката. Редкие часы досуга в Лондоне он тратил на… изучение прототипов нового оружия! Фактически он никогда не переставал ими интересоваться: за десять дней до своего возвращения в правительство направил премьер-министру длинный меморандум, включавший в себя планы разработки «шаланд со сдвижной носовой частью для транспортировки и выгрузки танков» и «плавающей дамбы из бетонных кессонов» – двух изобретений, которых ожидало блестящее будущее… четверть века спустя!

Указания, изобретения и предложения нового министра вооружений выходили далеко за границы его министерства. Британскому экспедиционному корпусу во Франции не хватает дальнобойных орудий? Бывший первый лорд Адмиралтейства вспоминает, что на ветхих кораблях Королевского военно-морского флота стоят превосходные пушки: почему бы их не снять и не использовать во Франции, поставив на колесный лафет, гусеничное шасси или железнодорожную платформу? Было от чего прийти в ярость новому первому лорду сэру Эрику Джеддсу, крайне ревниво относившемуся к своим прерогативам (даже когда он ими не пользовался) и не любившему делиться запасами (даже когда они были ему ни к чему)… Во Франции не хватает войск? В меморандуме Военному кабинету Черчилль заявляет, что достаточно было бы перебросить требуемое количество из тех чрезмерных резервов, что содержатся в Великобритании на случай гипотетического вторжения… Для службы в танковых войсках смогли найти только восемнадцать тысяч солдат, а нужно раза в два больше? Новый меморандум: почему бы не перевести в них в полном составе кавалерийские части, которые все равно простаивают без дела в условиях окопной войны? Как всегда, все предложения были обоснованы убедительными аргументами с приложением расчетов и фактов. Военный министр задыхался от злости при каждом таком вторжении в его вотчину – злости тем большей, что она не должна была прорываться наружу: можно было сколько угодно ругать офицера Черчилля и даже депутата Черчилля, но министр вооружений Черчилль – это уже величина, чьим добрым расположением следовало дорожить (если не желаешь остаться без боеприпасов и снаряжения).

Деятельность нашего министра этим не ограничивалась: если подполковник Черчилль в прошлом году даже из грязи траншей слал докладные записки и рекомендации о методах ведения войны, то разве можно представить себе, чтобы министр Черчилль от этого воздержался? Такое было просто физически невозможно! Уинстон не принадлежал к профессиональным стратегам, но он был одаренным дилетантом, которого переполняли идеи, тогда как у членов Военного совета, политиков мирного времени, их не было совсем. Феномен сообщающихся сосудов становился, таким образом, совершенно неизбежным, хотя министры и штабные офицеры шумно возмущались. Так, 22 июля секретарь Военного кабинета Морис Хэнки записал в дневнике свои впечатления от чаепития с новоиспеченным министром вооружений: «Ллойд Джордж передал ему мой доклад по военной политике; он уже хорошо осведомлен о ситуации в целом и знает обо всех наших военных планах, что, по моему мнению, совершенно неправильно». Мышление деятелей того времени было так устроено, что вполне типичным было считать «неправильным» то, что министр вооружений находится в курсе военных планов своего правительства! Планов робких и размытых, за исключением одного – безумно дерзкого, скрупулезно точного и… потенциально катастрофичного: это был план наступления во Фландрии.

Вечером 22 июля Черчилль написал Ллойд Джорджу, предостерегая его в очередной раз от нового наступления во Франции и умоляя сократить сроки всех ранее утвержденных операций; вместо этого было бы лучше направить подкрепления итальянцам, о чем думал и сам Ллойд Джордж. Черчилль предлагал использовать шесть дивизий генерала Саррайля, уже два года простаивавших в Салониках, для открытия нового фронта на Балканах или разгрома турецких войск западнее Босфора, что вызвало бы цепную реакцию на Ближнем Востоке. Но все напрасно: Ллойд Джордж, скрепя сердце, последовал решению Военного кабинета, остававшегося под влиянием начальника Главного штаба Робертсона и главнокомандующего Хейга, а те в своей гипнотической приверженности миражу войны на изнурение не извлекли уроков из кровавого поражения Нивелля у Шмен-де-Дам двумя месяцами ранее и пребывали в уверенности, что массированной атакой пехоты и конницы в направлении Ипра и Пасшенделе они смогут вернуть бельгийские порты на Ла-Манше – Остенде, Зебрюгге и Антверпен. Дорогостоящее заблуждение. Наступление 31 июля захлебнулось, как и все предыдущие: немцы, крепко засевшие в траншеях и предупрежденные долгой артиллерийской подготовкой, заставляли щедро оплачивать кровью каждый метр болотистой почвы, не представлявшей ни малейшего стратегического значения. Как обычно, британские генералы упорствовали в своем заблуждении, и атаки продолжались три с половиной месяца. В итоге удалось занять восемьдесят пять квадратных километров ценой ста пятидесяти тысяч убитых и трехсот тридцати тысяч раненых…