Франсуа Керсоди - Уинстон Черчилль - Власть воображения

На Военном совете 16 февраля все с удовлетворением отметили новую общность взглядов: 29-я дивизия присоединилась к тридцати тысячам австралийских и новозеландских солдат, доведя общую численность контингента до пятидесяти тысяч штыков. Китченер заявил Черчиллю: «Если вам удастся прорваться, я обязуюсь найти необходимые войска». Это обязательство продлится… три дня. На заседании Военного совета 19 февраля Китченер сообщил, что в связи с поражениями русских в Восточной Пруссии [88]следует опасаться нового немецкого наступления во Франции и нужно отправить туда 29-ю дивизию на всякий пожарный случай. Был ли это только предлог? Не заключалась ли истинная причина в недавней стычке, рассорившей его с первым лордом Адмиралтейства? [89]Не сказалось ли влияние Генерального штаба, в котором перепутали главный театр военных действий с решающим и стремились удержать все силы на Западном фронте? Могло быть и так, что Китченер пересмотрел свое решение и занял позицию, что Дарданелльская операция вполне может быть успешно проведена без поддержки с суши, так как турки, окопавшиеся на Галлиполийском полуострове, непременно побегут, едва лишь корабельные пушки превратят в щебень их форты…

На заседаниях Военного совета 24 и 26 февраля Черчилль, Ллойд Джордж, Хэнки и Асквит тщетно пытались его переубедить. И поскольку война велась конклавом гражданских, то в довершение всего некоторые члены совета в очередной раз изменили свое мнение: Бальфур и Грей встали на сторону Китченера, и, видя это, Асквит тоже переметнулся, обеспечив этим поражение Черчилля. Первый лорд мог лишь заявить, что слагает с себя всякую ответственность, если операция закончится провалом по причине нехватки войск. Крайне раздосадованный, он телеграфирует адмиралу Кардену, что операция будет сугубо морской; но, чтобы хотя бы частично парировать последствия этого решения, он приказывает отправить на Галлиполи девять тысяч солдат из «своей» морской дивизии.

Китченер считал его пессимизм неоправданным, тем более что двенадцать французских и британских крейсеров уже провели первый обстрел передовых галлиполийских фортов со вполне обнадеживающими результатами: в двух фортах взорвался боезапас, разрушив их до основания; спустя шесть дней подразделения морской пехоты высадились у другого форта и взорвали сорок вражеских орудий. Китченер считал, что первые сокрушительные удары деморализовали турок. Однако Черчилль был другого мнения и опасался, что они всего лишь подвигли тех на укрепление оборонительных позиций. 3 марта он заявил на заседании Военного совета, что «правильная стратегия скорее заключалась бы в наступлении на севере через Голландию и Балтику», тогда как восточные операции «должны рассматриваться не более как диверсия». Нетрудно заметить, что в отличие от коллег первый лорд Адмиралтейства был последователен в своих предложениях. При этом перечень его других дел, выполненных в то же время, способен устрашить простого смертного: он лично занимался организацией воздушного налета на ангары Куксхафена, от имени правительства вел тайные переговоры в Париже о вступлении Италии в войну на стороне Антанты и внимательно следил за работами по доводке танка в мастерских Адмиралтейства. Военное министерство к этому его детищу относилось с высокомерным презрением, многочисленные критики первого лорда величали изделие «безумством Уинстона». Действительно, в течение пяти месяцев были рассмотрены три варианта конструкции, и ни один не мог быть реализован; но для того, чтобы остудить пыл Черчилля, этого было мало. 20 февраля, несмотря на неважное состояние здоровья, Черчилль председательствует – в собственной спальне – на совещании по вопросу танков, в ходе которого он решает создать «Комитет сухопутных кораблей» из техников, офицеров бронекавалерийских эскадронов и всех имеющихся в его распоряжении военных инженеров. Всем им давалась полная свобода действий с условием, что работы будут завершены в кратчайшие сроки. Через месяц они предложат построить восемнадцать прототипов, из которых шесть будут на колесном ходу и двенадцать на гусеничном, и первый лорд по ознакомлении с расчетами сроков и затрат немедленно выделит им семьдесят тысяч фунтов на первые расходы, не консультируясь ни с кем – даже с Казначейством… Горе было неразумным, осмеливавшимся вставать на пути у этого проекта… и кое-кому еще!

К 20 февраля внешние форты Галлиполи были разрушены [90], и адмирал Карден не сомневался, что сможет взять проливы с первой же попытки. Но погода стояла скверная, турки разместили по обоим берегам мобильные гаубицы, которые было непросто засечь, и экипажи минных тральщиков, составленные из мобилизованных английских рыбаков, отказывались работать под огнем… Несмотря на это, Черчилль советовал Кардену бросить в бой свои эскадры, как только сложится благоприятная ситуация. И в этот момент события начинают разворачиваться, как в комедии абсурда: 20 марта лорд Китченер соглашается отправить на Галлиполи 29-ю дивизию! Такой поворот был с облегчением встречен Военным советом, но, как ни странно, он будет иметь самые пагубные последствия. Когда через два дня генерал Гамильтон, назначенный командующим сухопутными войсками на Галлиполи, отбыл к месту службы, он вез с собой противоречивые указания: первый лорд Черчилль, его старый товарищ по индийской и бурской кампаниям, просил занять полуостров одним молниеносным ударом всеми имеющимися силами, то есть тридцатью тысячами австралийцев и новозеландцев и девятью тысячами солдат из морской дивизии; военный министр и его непосредственный начальник Китченер приказал ему действовать осмотрительно, не торопясь, под прикрытием корабельной артиллерии и, главное… не начинать наступления до прибытия 29-й дивизии! А та могла оказаться в его распоряжении не раньше… трех-четырех недель! В Адмиралтействе для всех, кто рассчитывал на скоординированную атаку одновременно с моря и с суши, это был смертельный удар, поскольку по ряду причин, среди которых была и угроза нападения подводных лодок, морская операция по захвату проливов должна была начаться без промедления. Зная это, адмирал Карден решился перейти в наступление 18 марта: предстояло преодолеть под огнем проливы и выйти в Мраморное море. А там… путь на Константинополь был открыт.