Эмилио Сальгари - Сокровище Голубых гор

Посредине был природный бассейн, наполненный водой, а в его центре, на выступе скалы, высился грубо вырезанный из дерева истукан, изображавший бога Тики. Сидя с поджатыми под себя ногами и скрещенными на толстом животе руками, истукан тупо таращил свои огромные глаза, во впадины которых были вставлены какие-то зеленоватые камни, и ухмылялся своим широчайшим ртом. На его бесформенной голове красовалась четырехугольная шляпа, грубо сплетенная из соломы.

Вокруг бассейна, имевшего не менее ста метров в поперечнике, усердно плясало несколько десятков дикарей, ударяя палицами о сталагмитовый пол пещеры. Танцоров окружало несколько сотен зрителей, в числе которых были женщины и дети.

Невообразимый шум, производимый барабанщиками, флейтистами и певцами, и неистовые крики толпы поощряли плясавших.

— Что такое! — шепнул Ульоа молодому человеку. — Любая слабонервная дама через минуту упала бы в обморок от этого «концерта». Но где же, однако, наш бедный Ретон?

— Разве вы его не видите, дон Хосе? — отозвался молодой человек.

— Вон он посредине бассейна… По ту сторону идола, в клетке. Ульоа подвинулся немного вперед и действительно увидел на противоположной стороне, перед идолом, бамбуковую клетку, в которой сидел несчастный старик со скрученными назад руками.

— Бедный мой друг! — взволнованно прошептал Ульоа. — Какие мучения должен ты терпеть!

— Нельзя ли как-нибудь предупредить его о нашем присутствии здесь, чтобы хоть немного ободрить в эту ужасную минуту? — спросил молодой человек.

— Невозможно! — возразил Ульоа. — Малейшая неосторожность с нашей стороны — и мы погибли.

— Да, дон Хосе, вы правы… Этих дьяволов слишком много. Едва ли мы сладим с такой ордой. Что вы думаете предпринять?

— Погодите, мой друг. Пусть они сначала досыта или, вернее, до полного изнеможения набеснуются, тогда мы и удивим их. У меня уже готов план… Долго еще может продолжаться это удовольствие? — спросил Ульоа у старшего канака.

— Нет, вождь, сейчас будет конец, — ответил тот. — Вон уже и жрец идет, который должен совершить жертвоприношение богу Тики.

— А, вижу, вижу! Ну хорошо, подождем еще минуту, а потом, как только я выстрелю, стреляйте и вы, дон Педро, а ты, Математе, бросайся в суматохе освобождать моего белого друга. Остальные же воины пусть рассыплются в разные стороны и как можно громче кричат, чтобы этим людоедам показалось, будто нас целые сотни.

Пляска прекратилась. Измученные, с ручьями пота, струящегося по лицам, плясуны и плясуньи гурьбой двинулись вместе с музыкантами, певцами и зрителями вслед за жрецом, шествовавшим торжественным шагом к бассейну.

Жрец был безобразного вида старик с морщинистым лицом, покрытым точно солончаковой корой от постоянного злоупотребления крепкой настойкой из особого рода хмельных кореньев и черного перца. На руках и ногах у него не хватало по нескольку пальцев, съеденных проказой. Длинные седые курчавые волосы были собраны на затылке в пучок, переплетенный шнурком, унизанным человеческими зубами, а самая голова была обвита ниткой крупных разноцветных стеклянных бус.

За жрецом следовали четыре рослых молодых воина, с трудом несших тяжелую деревянную колоду, в которой, очевидно, что-то заключалось.

— Что это они несут? — полюбопытствовал Ульоа.

— Тело нашего вождя, убитого тем белым, который теперь занял его место, — ответил пленник.

— Ведь ты говорил, что ваш убитый вождь давно похоронен?

— Да, его похоронили на вершине вот этой горы. А теперь, когда белый удалился отсюда, жрец приказал вырыть тело вождя и доставить сюда. Вот в честь его и хотят принести в жертву белого пленника

— А-а! — протянул Ульоа. — Ну, мы еще посмотрим, удастся ли им это!

Между тем колода с останками убитого Рамиресом вождя, при благоговейном молчании только что бесновавшейся толпы, была донесена до бассейна и поставлена перед идолом, после чего с нее сняли крышку. В колоде оказался почти совершенно разложившийся труп, тотчас же распространивший сильное зловоние.

Жрец три раза низко поклонился праху вождя, бормоча какие-то непонятные слова. Женщины подняли пронзительный вой и принялись расцарапывать себе до крови лицо, руки и грудь небольшими раковинами с острыми краями. Воины стояли молча и неподвижно, не сводя глаз с тела вождя.

Но вот по знаку жреца женский плач и завывания разом смолкли. Вслед за тем жрец сбросил с головы подвязанную косу вместе со всеми украшениями и, потрясая топором в направлении клетки с пленником, громким голосом троекратно произнес формулу мести.