Эмилио Сальгари - Сокровище Голубых гор

Ретон, подоспевший первым, схватил его за руку и мощным усилием втащил на плот, но тут же с криком ужаса отскочил назад.

— Бедняга!.. О Господи! — сдавленным от волнения голосом вскричал старик, закрывая лицо руками.

Такой же ужас выражался и на лицах матросов, не говоря уже о капитане и его пассажирах. Да и было чему ужасаться: у злополучной жертвы своей неосторожности и как раз единственного человека из всей команды, не принимавшего участия в заговоре, были как ножом отрезаны обе ноги под самым животом. Он сидел с удилищем, надеясь поймать хоть что-нибудь для утоления общего голода. Увидев высунувшийся из воды нос какой-то большой рыбы, несчастный от радости так сильно наклонился вперед, что потерял равновесие и свалился в воду, где ему моментально отхватила обе ноги своими железными зубами та самая акула, которая все время держалась под плотом в ожидании новой добычи.

— Ну, он не выживет, — заметил лоцман, нагнувшись над умирающим товарищем и тщетно силясь скрыть плотоядную улыбку, мелькнувшую у него на лице при мысли, что телом несчастного можно будет воспользоваться для утоления голода.

Глубоко взволнованный и огорченный, дон Хосе нагнулся над пострадавшим и печально произнес:

— Бедный Эскобадо! Мужайся, мы тебе сделаем перевязку — живут и без ног…

Устремив на него уже потухающий взгляд, умирающий еле слышно пробормотал: — Ради Бога, добейте… меня скорее, прекратите мои мучения!

— Потерпи немного. Я дам тебе болеутоляющее средство. Сейчас принесу, — успокаивал его капитан, порываясь бежать за своей аптечкой.

— Напрасно! — стонал Эскобадо. — Не жить… уж… мне… Докончите меня — не давайте так… страдать!

— Боцман, хоть кусок парусины, скорее! — крикнул капитан. — Нужно остановить кровь…

— Капитан, — возразил старик, — все равно минуты его сочтены, и мы только продлим его мучения.

— Без рассуждений! Делай, что тебе приказывают! Я обязан испробовать все средства для спасения человека, — раздраженно перебил капитан.

— Конечно, нужно остановить кровь, пока еще можно, — подал голос лоцман, а про себя со свирепой плотоядностью прибавил:

«Вкуснее будет мясо!»

Несмотря на протесты умирающего, капитан сделал ему перевязку и отправился за имевшимся у него в аптечке наркотическим средством.

Несчастный так метался и ужасно стонал, что девушка и повариха не выдержали и. убежали в слезах.

— Капитан! — крикнул вдогонку дону Хосе лоцман. — Всадите лучше ему в сердце тот выстрел, который был предназначен мне. В самом деле, прекратите его мучения.

— Я не имею права напрасно лишать человека жизни, — отозвался дон Хосе.

— Да ведь все равно минуты его сочтены, и вы только…

— Молчать! Я знаю, что я делаю.

Порция опиума в воде, данная умирающему, действительно уменьшила его страдания. Он закрыл глаза и замолк; только судорога, временами сотрясавшая его жалкое туловище, и хриплое дыхание доказывали, что жизнь в нем не совсем еще угасла.

Капитан стал возле него на колени и принялся шептать над ним молитвы. Матросы, столпившиеся в ногах умирающего товарища, думали о том, что каждого из них ожидает такой же мучительный конец, если не от зубов морского чудовища, то от голода.

Вдруг Эскобадо, испустив протяжный вздох, замер. Грудь его перестала вздыматься, и тяжелого, прерывистого дыхания не стало слышно.

— Кончился! — глухо произнес капитан, приложив руку к сердцу умиравшего. — Вот уже второй.

— Ну, этот на пользу нам! — пробурчал себе под нос Эрмоса.

— Прикройте его. Вечером опустим в море, — распорядился дон Хосе, поднимаясь на ноги.

Лоцман с несколькими товарищами из наиболее терзаемых голодом выступил вперед и проговорил сквозь стиснутые зубы:

— Что же, капитан, вы и этого хотите пожертвовать проклятой акуле? Мало ей двух его ног?

— Приищите ему другую могилу, — холодно ответил капитан, пожав плечами.

— Мы уже приискали, — резко ответил лоцман и, обращаясь к товарищам, прибавил: — Поставьте почетную стражу к покойному и не подпускайте к нему никого со стороны. Он наш и должен остаться нашим.

Потрясенный трагическим событием, капитан удалился под навес и молча опустился на скамью рядом с девушкой, даже не пытаясь остановить ее рыданий. Мрачный и угрюмый сидел в своей каютке дон Педро; он стерег оружие с боевыми припасами. Ретон, удалившись на свой пост, зорко наблюдал за движением на палубе. Старик ожидал новой дикой выходки со стороны бунтовщиков, больше не признававших над собой никакой власти.