Владимир Казаков: Вечный порт с именем Юность

И все-таки страшным был не слепой полет. Плотная метель и туман Батурина только настораживали, заставляли быть внимательным, собранным. Сегодня давало себя знать обледенение – бич осеннего неба. В ОСА это явление природы называли «живоглот». Машина могла за несколько минут обрасти льдом, потерять аэродинамические качества и неуправляемой упасть.

Уже через несколько минут после взлета бока вертолёта отлакировались тонким льдом, а на лобовых частях машины появилась ноздреватая корка. Винты и стекла кабины летчиков, обрызганные спиртом из антиобледенителей, еще оставались чистыми. Но надолго ли? Даже двойного запаса спирта хватит только на полчаса минус шестиминутный хвостик.

Батурин потихоньку вздохнул, протер перчаткой запотевшее изнутри стекло и попросил бортмеханика:

– Дай настроечку, а?.

Тот понимающе кивнул, потуже закрепил резинкой ларингофоны у горла и запел вполголоса. Он пел сочиненную в ОСА песню о тумане.

Если видимость меньше одного километра – это туман, говорят метеорологи. Нет, это еще не туман, говорят летчики. Туман – это когда шоферы включают днем лупоглазые фары и тащатся по хорошим дорогам со скоростью клопа. Когда ватные лапы глушат ревуны кораблей и сталкивают их лбами в море. Самые упрямые птицы Заполярья, черные турпаны, вжимаются в землю, а пилоты становятся слепыми, как новорожденные кутята росомахи, – это туман. И когда долго смотреть в мутный молочный экран, в глазах начинают беситься разноцветные чертики, выкрашенные Полярным сиянием, и до чертиков хочется оказаться на земле, надежной, как старая жена саами – это туман.

Батурин слушал песню и думал: до чего же она настоящая. Он не раз испытывал судьбу в таких полетах, и всегда ему казалось, что экипаж с завязанными глазами несется в пасть какого-то чудища, и стоит пересечь невидимую черту, как пасть сомкнётся. Но он всегда чуть-чуть не долетал. Привык даже. Позволял себе расслабляться, пошутить, пальцем нарисовать кота с хвостом-бубликом на запотевшем стекле. А вот при обледенении этого делать нельзя. Нужно слиться с вертолетом и чувствовать, будто покрывается льдом не он, а ты. Только тогда можно не пропустить мгновение и вовремя «встряхнуться». Как это делать, знали все летчики «Спасательной». Только когда Батурин. Когда? – как много заключалось в коротком вопросе. Тонкую корку льда не стряхнешь с воздушных винтов, толстую, если она крепко вцепилась в обшивку, стряхивать поздно. Он будет расти, сковывая вертолет. Нужна золотая серединка, «чувство непрочного льда».

Батурин включил антиобледенитель, оставив в бачке пятиминутный запас спирта «на подкладку». Наташа таких полетов не знала и посмотрела на командира удивленно. Он перехватил ее взгляд и почему-то вспомнил, как грубовато выпроводил девушку из своей квартиры. Мысль о покушении на его мужскую свободу по выгоде, внушенная Ожниковым, тогда потрясла его.

Память сразу же услужливо воскресила прошлое. Было почти так же. Было, но быльем не поросло. И он сказал об этом Наташе. Тогда она поставила на шкаф лису и ушла.

Чем ниже опускался вертолет, тем тише становился голос бортмеханика. Он замолк недалеко от земли. Призрачные тропинки вставали столбами, пальник ложился тропинками, и трудно было понять, что летит навстречу со скоростью двести километров в час, что пройдет за бортом, а что встретит.

Батурин на несколько секунд включил антиобледенитель, и маленький приборчик под потолком кабины показал рост давления в системе. Если пилот не запоздал, то спирт должен пробить залепленные льдом отверстия на передних кромках винтов и облить их плоскости. Такие самодельные приборы и мощные нагнетающие электромоторы в системах стояли на всех вертолетах ОСА. Стрелка прибора дошла до красной черты – упала на ноль. Лед пробит. Лопасти окропились спиртом. Батурин выключил систему. Теперь пусть нарастает новый лед, но он будет уже слоеным, некрепким.

Аэродром и льдину связывал только невидимый, протянутый в море шнурок радиопеленга. Батурин слышал, как запрашивала Наташа: «Дайте прямой!» Диспетчер называл цифру, и вертолет подворачивал к правильной линии пути. Наташин голос, звонкий, срывающийся, в наушниках звучал с хрипотцой.

Внизу потемнело. Открытое Баренцево море потекло под вертолет. Батурин еще раз включил антиобледенитель, обрызгав спиртом лопасти. И, будто от сырости, чихнул мотор. Короткий перебой двигателя унес из кабины тепло, на мгновение заморозил. Батурин умел побороть страх. А вот если ладонь выжимает из рукоятки штурвала воду, если замер человек с открытым ртом…