Владимир Казаков - Время в долг

…Что есть действеннее воспитания личным примером? А если каждый будет вылетать по примеру Романовского, вырастет кладбище обломков. Неужели полет в чертовой круговерти был единственной возможностью победить в юноше страх? Романовский уверен в этом. В конце концов, можно было уговорить Терещенко дать добро на полет, и тогда бы не было ошибки с инструкциями по безопасности. Вот тут ты врешь сам себе, парторг. Не будет Терещенко нарушать инструкции ради какого-то Туманова…

Терещенко повернулся от окна и внимательно, слегка иронически смотрел на Аракеляна.

– Я жду…

– Согласен с вашим решением по административной части, а вот подвергнуть сомнению партийность Романовского не вижу оснований.

– Боитесь, что как журналист он будет апеллировать к газете?

– Вы плохо думаете об этом человеке, командир!

– А мне с ним не детей крестить! До свидания!

Терещенко ушел. Аракелян думал о том, что, кажется, выбрал не ту правду, которую подсказала совесть. А разве можно выполнять долг вопреки совести, вопреки чувству истины?

Он вызвал по телефону Романовского.

– Борис Николаевич, что выше: долг или совесть?

– Вопрос странный. Мне кажется, одно должно быть связано с другим.

– А если раздваивается? Если есть сомнения? Можешь ответить конкретно?

– Если бы внутренний мир точно соответствовал поступкам, то сразу можно было бы сказать: вот этот святой, вот этот стяжатель…

– Ты не ответил на вопрос.

– Начинаю догадываться, о чем вы говорите. Если догадка верна, то нужно смотреть шире и рассуждать о пользе не для одного человека, а для многих…

«Для многих людей, – повторил Аракелян, положив трубку на рычаг. – Тогда все правильно. А вернее, – нет двух правд!»

Перед отчетно-выборным собранием коммунистов Терещенко томило предчувствие какой-то беды.

Сегодня он ходил хмурый, раздражительный, придирчиво проверял все службы и подразделения отряда. Тяжело отдуваясь, он влез по крутой лестнице на вышку командно-диспетчерского пункта. Диспетчер был новый, из офицеров запаса, и проконтролировать его работу не мешало.

Протиснувшись в неширокий четырехугольный люк, Терещенко очутился под большим стеклянным куполом и, подойдя к диспетчеру, остановился за его спиной. Терещенко немного покоробило, что тот, повернувшись, не сказал «здравствуйте», но, взглянув на летное поле, простил эту дерзость.

На аэродроме был «час пик».

Новый диспетчер хорошо справлялся с обязанностями. Он сидел в «подкове» автоматических систем, предупреждающих об опасном сближении самолетов, об «анархистах-летчиках», не выполняющих указаний, и тогда мембрана микрофона дрожала от громкого голоса диспетчера, и автоматическая «память-магнитофон» фиксировала нарушителя.

Несколько легких самолетов почти одновременно выруливали со стоянок; большой транспортный корабль заходил на посадку; в клубе пыли над стоянкой висел вертолет; на зеленом экране локатора плескались импульсы еще двух подходивших к аэродрому самолетов. Диспетчер успевал отвечать на запросы экипажей, приглушаемые громкой морзянкой оператора «дальнобойной» радиостанции, и разговаривать с коллегой на взлетно-посадочной полосе. Звуки и шумы вспомогательных аппаратов управления создавали напряженный фон, по которому, не глядя на летное поле, можно было определить ритм работы аэропорта. Вот диспетчер услышал знакомый голос и, видимо забыв, что рядом командир отряда, сказал в микрофон:

– Пилоту Борщ выруливать разрешаю! Не прокисни в такой жаре!

Сейчас же получил ответ:

– Обращайтесь с почтением: уже не пилот, а командир звена.

Диспетчер ухмыльнулся, морщины у его глаз стали веселыми-веселыми.

– Поздравляю с временным повышением!

– Гм… мы… – озадаченно поперхнулся тенорок Борща.

«Вольности допускает», – поморщился Терещенко и хотел сделать замечание, но его опередили. Из динамика вырвался резкий голос:

– Я – 882. Нарушаете правила радиообмена. Вторично прошу разрешить выруливание со стоянки!

«Молодец!» – похвалил летчика Терещенко и через плечо диспетчера заглянул в плановую таблицу. Против индекса 882 он увидел фамилию Романовского. Терещенко перевел взгляд на магнитофон, неутомимо записывающий все разговоры но радио, и сказал замешкавшемуся диспетчеру:

– Пусть выруливает.

– Его время через пятьдесят секунд.

– Ничего, на старте скорректируют.

Диспетчер пожал плечами и дал Романовскому согласие. С вышки было видно, как «супер» плавно тронулся с места, развернулся и побежал вдоль стоянки к взлетной полосе.