Реджинальд Кофмен - На острове Колибрия

– Доброе утро, – сказал Билли.

Толстый премьер, по-видимому, тоже провел плохую ночь. Мешки под его хитрыми глазками стали еще темнее, чем несколько часов назад, а щетинистые усы торчали во все стороны. Тем не менее, улыбка появилась на лице Раслова, как только он и Копперсвейт обменялись рукопожатием.

– Я очень рад! – пробормотал он.

– Я также очень рад. Сначала я думал, что вы хотите видеть самого представителя, – сказал Билли.

Улыбка на лице колибрийца стала шире.

– Милый юноша, – любезно произнес барон Раслов, – не разрешите ли вы человеку, который значительно старше вас и немного опытнее, сделать одну чисто техническую поправку к вашим словам?

– Валяйте! – согласился Копперсвейт; он уже начал чувствовать себя свободнее.

– Она сводится вот к чему, – начал премьер. – Никакое лицо, кем бы оно ни было послано, не является «представителем» до тех пор, пока монарх, ко двору которого оно прибыло, не пригласил его и не принял от него его верительных грамот и полномочий. – Глаза барона сузились. – Я говорю, что это чисто техническая поправка, и в отношении дорогого мистера Доббинса мы надеемся быстро все уладить. Тем не менее, выражаясь точно, до тех пор…

– До тех пор, – подхватил Билли, – вы предпочитаете иметь дело со мной. – Он больше не беспокоился за себя, но чувствовал, что находится лицом к лицу с одним из врагов принцессы, а когда он бывал настороже, то всегда принимал беспечный тон. – Не угодно ли вам присесть?

Барон сел. Хрупкий золоченый стул тревожно заскрипел под ним.

– Прекрасно, – сказал Копперсвейт. – Итак, чем же я могу быть вам полезен?

Барон Раслов заморгал. Но у колибрийцев есть одно свойство, общее с американцами: они не любят долго ходить вокруг да около. Все еще улыбаясь, премьер приступил к делу:

– Мистер Копперсвейт, если ваш шеф пока еще не американский представитель, то вы не можете его заменять; между тем, я – премьер-министр этой страны. Я требую у вас выдачи одного пакета.

Билли ответил улыбкой на улыбку.

– Я рад служить вам, но… о каком пакете вы говорите?

– О документе, если вы хотите, об определенной бумаге.

– Право, наша миссия полна бумаг, барон. – Мне кажется, для этого миссии и существуют. Но у меня еще не было времени просмотреть весь наш хлам… то есть документы нашей миссии. Я сегодня же приступлю к делу при содействии клерков, оставленных здесь предшественником мистера Доббинса. Только мне кажется, что все документы в этом доме представляют собственность американского правительства.

Как будто дождавшись условной реплики, премьер встал. Очевидно, первый акт маленькой комедии был окончен. Но очевидно было также, что второй акт начнется немедленно: барон потер свои жирные руки.

– Мистер Копперсвейт, – сказал он, причем, даже стоя перед все еще сидящим Билли, старавшимся сохранять беспечный вид, колибриец был немногим выше американского атташе. – Мистер Копперсвейт, я поздравляю вас с таким талантом к казуистике. Нисколько не умаляя этого искусства, смею сказать, что оно является необходимой принадлежностью карьеры дипломата. Но я предлагаю вам изучить еще другое искусство: вы должны научиться скромности. Без нее ваша карьера может не пойти дальше начала. – Его улыбка не изменила ему. – Есть у вас та бумага, о которой я говорю?

По-видимому, сидеть дольше было бесполезно. Копперсвейт встал.

– Барон, – сказал он, – с моей стороны было бы нескромностью, если бы я вам ответил.

– Это ваше последнее слово? – спросил премьер.

– Совершенно верно, – сказал Билли. Барон поклонился. Билли ответил поклоном.

– А теперь, – осведомился барон Раслов, – могу ли я сказать два слова вашему шефу?

На стене болтался шнурок старомодной сонетки. Копперсвейт дернул его.

Пока слуга ходил звать Доббинса, в комнате царило молчание. Но когда появился несколько растерянный мистер Доббинс, Раслов, не переставая улыбаться, тотчас заговорил:

– Мистер Доббинс, я счастлив видеть вас, но должен отложить изъявление своего удовольствия до более благоприятного случая, который, я надеюсь, скоро представится. Вы, конечно, знаете, что правительство той страны, куда назначается представитель, может протестовать против кого-либо из сопровождающих его лиц, и притом без указания причин. Такие протесты не считаются оскорбительными и их принято уважать.

– Да… гм… да, конечно, – пробормотал Доббинс, он нервно теребил свои тщательно нафабренные усы.