Эдуард Хаританович - Операция №6

Внезапно загудел зуммер. Вспыхнули лампочки накала: Москва требовала приема.

В землянке сразу стало тихо. Вверху густел, наслаиваясь, серый махорочный дым — это курил свою объемистую трубку комиссар Чернопятов; командир партизанского отряда Птицын — человек с окладистой пышной бородой, вытянув шею, прислушивался к мерному стуку ключа. И Вера, радистка отряда, с блокнотом и карандашом в руках приготовилась принять дорогие слова далекой и светлой, как радость, столицы.

А над крышей землянки верховодила непогода. Закурилась, задымила поземка, и вскоре нельзя уже было разглядеть, где земля, где небо: загуляла, закружилась снежная сумятица, огромные белые смерчи помчались по лесным полянам. Они сталкивались с деревьями, ломались и падали, рассыпаясь студеными затвердевшими брызгами.

Казалось, это бьются сказочные богатыри, сшибаясь друг с другом, поднимаются и опять идут на битву. И не день сейчас, и не ночь: пало на землю мутное, воющее безвременье, заметалась кутерьма, подхватила лес и поволокла его неведомо куда.

Гнулись и стонали деревья.

Но здесь, в землянке, было тихо и даже уютно; тускло горела плошка, раскидывая по стенам, по потолку и полу причудливые тени; ритмично постукивал ключ рации, тихо и умиротворенно гудел зуммер.

Когда было расшифровано последнее слово, Птицын прочел:

«Для проведения операции № 6 в расположение вашего отряда прибудет офицер Советской Армии с конспиративной кличкой „товарищ Степной“, которая и явится для вас паролем. На все время операции ваш отряд поступает под общее командование „товарища Степного“.

О времени его прибытия, а также все дальнейшие указания будут даны позднее на волне 17,2».

— Операция № 6? — недоуменно проговорил Птицын. — Что это такое? И зачем нам еще какой-то «Степной»?

— Если б Москва сочла нужным расшифровать, она бы сделала это сейчас, — ответил комиссар Чернопятов, посасывая трубку. — Так что, Федор Кузьмич, удовлетворись тем, что слышал, и потерпи. В неизвестности долго не останемся… А ты, Верочка, — повернулся он к девушке-радистке, — не отходи пока от аппарата, и как только Москва опять запросит приема, разыщи сейчас же меня или Федора Кузьмича…

Он поднялся, выбил золу из трубки и, надвинув поглубже на голову заячий треух, сказал:

— А пока, как говорится, суть да дело, пойдем, командир, проверим посты… Не то шурга, как ее именуют степняки, такая, что, того и гляди, поднимет наш дозор без крыльев к самому поднебесью.

— Степняки… Степной… поступает под общее командование, — недовольно ворчал Птицын, потуже затягивая ремнем полушубок. — Ах, раздери его курица!..

Комиссар и командир вышли из землянки. На поляне хороводила метелица. Было одно — неудержимое движение ветра, холода, колючего снега.

Стонали, нагибаясь, деревья.

Сквозь плотный, студеный заслон пробивались два человека, шли, полусогнувшись, как будто волокли за собой тяжело груженные сани.

Вокруг металась гулливая пурга.

— Стой! Кто идет? — послышалось вдруг откуда-то из клокочущей мутной мглы.

Мгла начала рассеиваться. Майор Рогов посмотрел вниз. Да, метели уже не было. Только там, где-то у самой земли, кажется, еще клубился туман, здесь же лишь рваные белесые его космы цеплялись за крылья воздушного корабля.

Это было хорошо. Густой туман укроет парашютистов от зорких, настороженных глаз врага.

Это было и плохо. В тумане трудно будет быстро найти друг друга после приземления и соединиться в единый боевой отряд.

Хорошо и плохо. Рогов невольно улыбнулся: вот она диалектика войны!

Он окинул взглядом десять своих десантников, сидящих у бортов самолета. Остальные десять находились на другом корабле, который летел где-то поблизости.

Всего час тому назад они поднялись с прифронтового аэродрома и вылетели во вражеский тыл.

Взгляд Рогова скользил по лицам своих боевых товарищей. Вот лейтенант Остап Кравчук — кряжистый, широкоплечий украинец, до войны работавший бригадиром тракторной бригады в одной из Винницких МТС. Кравчук успел отрастить себе пышные «козацкие вусы» и, как ему казалось, был теперь схож со своим тезкой — запорожцем Остапом из повести Гоголя «Тарас Бульба».