Марк Чачко - Конец белого ордена

— Дмитрий Ягал-Плещеев, — отрекомендовался Володя.

— Очень приятно.

Обменялись рукопожатием. Мещерский уселся на проржавевшую вагонетку без колес. Он вытащил свой «меченый» портсигар, предложил собеседнику папиросу. Некоторое время оба молча курили. Ловко пуская колечки дыма, Мещерский с притворным спокойствием спросил:

— Оружие у вас при себе?

— Оружие? — переспросил Корабельников, соображая, как бы ответить на этот вопрос. Сознаться, что у него есть оружие, или же утаить? Вопрос об этом обсуждался еще с Глебом Илларионовичем, когда готовились к операции. Решили, что оружие «лицеисту» надо иметь при себе, и Володя взял с собой наган, который был отобран у корнета Бронича. Но следует ли сейчас прибегать к уверткам? Не лучше ли казаться совершенно доверчивым.

— Да, у меня наган, — ответил Корабельников.

— Отдайте его мне.

Опять на какую-то долю секунды мелькнула мысль: отдавать или не отдавать? Лишиться оружия рискованно. Может быть, белогвардеец здесь не один, может быть, в запущенном здании с разбитыми окнами притаились сообщники. Они ждут момента для нападения. Конечно, с ним, безоружным, им легче будет справиться. Но офицер мог и не потребовать пистолет, а просто взять его силой.

— Возьмите, если это нужно, — не без обиды в голосе сказал Корабельников, расстегивая пояс и извлекая из-под гимнастерки наган. — Вы его совсем берете или только на время? С этим наганом я ходил на выполнение боевых задании.

— Только на время, — с улыбкой отозвался Мещерский, принимая наган и пряча его в кармане. — Когда нужно будет — возвратим. Что вы должны мне передать?

Корабельников отвернул борт куртки, оторвал подкладку и вынул белогвардейскую шифровку — вернее, ее точную копию.

Принимая письмо, Мещерский спросил:

— Этот пакет вам вручал подполковник Рынов?

Чуть-чуть Корабельников не кивнул утвердительно, но вовремя спохватился. Ни одного слова, в котором не был он твердо убежден, не должно сорваться с его губ. Такая фамилия не фигурировала в показаниях корнета Бронича. Возможно, это элементарная ловушка, в которую он должен попасться, а возможно, и нет.

— Вручил мне шифровку подполковник, но фамилии его я не знаю, — просто ответил Корабельников. — Я ведь служу не при штабе, а в роте, рядовым.

Мещерский улыбнулся и дружески похлопал юношу по плечу, как бы давая понять, что каверзных вопросов он больше задавать не будет. Спрятав шифровку, Мещерский сказал почти фамильярно, даже с оттенком сердечности:

— Молодец, Митя. Рад, что с вами встретился. Ваши услуги не будут забыты. Россия…

На миг он запнулся, очевидно вспомнив свои недавние разглагольствования о родине и о безразличии к ее судьбе. Однако Корабельников оставался совершенно серьезным, этим самым он давал понять, что не придает вокзальному разговору никакого значения.

Мещерский прибавил, вытягиваясь и расправляя грудь:

— Россия, его высочество государь император щедро отблагодарят своих верных рыцарей. Когда будет восстановлена империя, мы, члены нашего ордена, станем ближе всех к трону…

Все это он произнес торжественно и мрачно, как одержимый. Володе на миг стало смешно. Оба некоторое время молчали. Очевидно, от своих высокопарных разглагольствований Мещерскому стало не по себе. Косясь на собеседника, он с надменной улыбкой вытащил портсигар и, открывая его, с интересом спросил:

— Ну, как там у вас, на Дону? Как воюете? Вы где, Митя, служили?

— Во втором имени генерала Дроздова полку. В нашем взводе на положении рядовых очень много офицеров.

— Да? Кто же? Может, среди них есть мои сослуживцы.

— Вполне вероятно. Есть у нас Берне, Глама-Богдановский. Ознобишин…

— Васька Ознобишин?!

— Нет, Олег. Василий Ознобишин, кажется, его двоюродный брат. Олег Ознобишин как-то говорил, что его брат Василий был командиром Золотой роты. Он очень гордился им…

— Еще бы! — вскинул подбородок Мещерский. — Митя, вы знаете, что такое Золотая рота? Эта рота несла службу в Зимнем дворце, в императорских покоях. Вы кем были раньше, кадетом?

— Лицеист московского лицея имени цесаревича Николая.

— А-а, вот оно что! Я чувствовал, что вы не вполне военный. Родители в Москве?

— Умерли давно. Воспитывался на средства дяди Владимира Николаевича Ягал-Плещеева.

— Когда прибыли в Москву?

— Позавчера, в среду.

— Где поселились?

— На Большой Полянке, в доме номер семь.

Это был точный адрес: в целях конспирации Корабельников снял комнату у вдовы чиновника. Мещерский кивнул головой, задумался. Взглянув на часы, он проговорил: