Борис Перелешин - Заговор Мурман-Памир

– Как же быть-то?

– Но она же будет у меня сегодня!

Женщина придвинулась близко.

– Какие у вас брови! Вы с этим вместе!..

Пахнуло в лицо пудрой, чем то сладким, незнакомым…

А в голове быстрая, невесть откуда, четкая мысль:

– Ура… И своих сразу выдала… А громко:

– Да, да. И выбежал. Про себя: – Да здравствует рабочая революция. Разгромить этот притон.

Все-таки стало легче, когда вышел.

Дора Яковлевна перебегала Тверскую.

Вдруг, вне себя от изумления:

– Барон? Откуда вы… худой, обросший? И тихо: – Из Чеки?

– Нет, нет… Ради Бога, тише… Ничего сейчас не могу сказать. Необходимо хотя бы немного денег.

– Пожалуйста, пожалуйста…

– И ни слова… Вадиму! Что меня видели.

– Вадиму?

– Да, да…

– И никому… пока… Спасибо, я у вас буду, помните же.

– Ну, конечно.

– Исчезаю…

И исчез.

– Ничего не поняла!..

Дора Яковлевна влетела на службу.

– И Мартьяныч ушел? Ах, паршивец… Канцелярия одна оставалась… Ах, нет, вон его пальто висит.

И сразу к телефону.

А Мартьяныч уже тут… Из соседней комнаты слушает.

– Алло! Вы? Вы? Слушайте. Все устраивается. Подходит. Ну да, да… Подходит. Все подходит. Да… Да… Но необходимо сегодня же. Обязательно сегодня же. Что? Автомобиль? Достали? Уже? Каким образом? Вы смеетесь… Ну да, конечно, конечно, это ваше дело. Значит, сегодня. Так… Так… Слушайте же: день и час, как мы условились, но се-го-дня. Так…

Дзинь… дзинь… Настала тишина.

– Мартьяныч, меня никто не спрашивал?

– Нет, нет, никто…

Мартьяныч оделся и вышел. Через 10 минут он уже был в Чрезвычайной.

– Володя.

Друзья отошли в сторонку.

– Ну, что?

Мартьяныч подробно поведал о своих: успехах.

Точный наморщил лоб.

– Постой-ка! Автомобиль? Идем!

Вышли в соседнюю комнату.

– Товарищ Балин, это у вас звонили что-то об автомобиле?

– Да, да…

– В чем там дело?

– Из Басманного района. В 12 часов на Солянке трое неизвестных подошли к автомобилю Моссовета и предъявили мандаты ВеЧеКа, объявили шоффера арестованным и помчались с большой скоростью в Лефортово, потом по Немецкой улице. На Немецкой выбросили шоффера на полном ходу из автомобиля, при чем шоффер видел, что машина свернула на Елоховку и умчалась по направлению к Преображенской заставе…

Друзья переглянулись: за Преображенской заставой.

– Больше ничего! № машины, описание. Проверяем мандаты. На имя…

– Ладно…

Друзья вышли в коридор.

Точный сказал:

– Заметь, Преображенская застава, шоссе, рядом ведь Московско-Казанская ж. д…. Из Ташкента…

Он был ниже Мартьяныча. Черты лица правильные. Упрямейший затылок приглажен, лицо всегда озабоченное, аккуратен, за что и получил название Точного. В Чрезвычайной его шумливо любили и постепенно втягивали и в серьезную работу.

Мартьяныч говорил:

– Материал, таким образом, прекрасный… Можно хоть сейчас заарестовать Якобсониху и квартиру на Тверской. Ты скажи там.

Точный раздраженно:

– Нет, не то, не то… Совершенно не надо. Сегодня мы должны быть на шоссе и выследить тех… Понимаешь?

– Да, я так и думаю.

– Я здесь определенно подозреваю связь с Мурманом-Памиром.

– Ну на это, ведь, нет никаких оснований.

– Не скажи… А этим…

Точный кивнул в сторону кабинета.

– …не надо ничего и сообщать.

И сейчас же прибавил:

– Они, разумеется, прекрасные работники, стойкие революционеры, но… но… Здесь, в этом деле они не понимают… Они просто не хотят понять…

– Знаю, знаю… Вздыхал Мартьяныч.

– Пойду просить машину.

С большим трудом, чуть-чуть не прибегнув к вранью удалось выпросить машину на всю ночь.

– Заедем и в Лефортово, в милицию, узнаем подробно о той машине.

– Стой. А «собачья будка»? Что за «собачья будка»?

– Верно… Курьер у нас из Черкизова. Спросим.

– «Собачья будка»? Есть, есть. Оно конечно, не собачья будка, а дачка, так ее у нас называют «собачья будка», дверь одна…

Были даны точные указания.

Внизу уже заводили мотор.

В это самое время в Румянцевской библиотеке, в читальном зале сидел невысокий человек в шинели с бобровым воротником (в зале было холодно). Со всех сторон он обложился старинными толстыми книгами, трактовавшими о средневековых казнях, с чертежами всевозможнейших орудий пытки, делал заметки и записывал.

Когда совсем стемнело, невысокий человек сдал книги и направился в сторону переулков, расположенных между Арбатом и Пречистенкой.

Дома ему подали записку. На записке стояло: