– Я пойду? – сказал Стецко.
– Иди, – разрешил Долгий. Объяснил гостям: – Вместе с Карпо караулить будут, поговорить спокойно можем.
«Карпо – третий в «боёвке», – понял Демьянко.
Долгий снял автомат с груди, положил на лавку и подошел к ларю в углу. Поднял крышку, достал бутыль, банку консервов, хлеб, пару щербатых чашек, мутный стакан.
– Давай выпьем. Звать тебя как?
– Демьянко.
– А вас, пани?
– Богданна.
– Вот и познакомились. Я – Долгий. Слыхали?
«Бандитское честолюбие», – подумал Демьянко и ответил:
– Не довелось.
Он решил держаться независимо, даже нагловато, чувствуя, что так внушит Долгому больше уважения.
Долгий сморщил узкий лоб, пошевелил бровями – ответ ему не понравился. Однако не сказал ничего.
Разложив угощение на столе, хозяин вытащил из‑ под пиджака висевший на брючном ремне кинжал. Черный, с фигурной рукояткой – таким вооружал Гитлер своих головорезов‑эсэсовцев.
Уткнув острие в консервную банку, Долгий ударил ладонью по рукоятке. Из пробитого отверстия брызнул томатный соус. И вдруг Богданна подумала: может, именно этим кинжалом Долгий убил жену и дочь Стефана. Горло девушки перехватила судорога. Богданна почувствовала, что не сможет заставить себя проглотить хотя бы кусочек угощения Долгого.
А тот уже вскрыл консервы, нарезал хлеб, до краев наполнил стакан и чашки самогоном. Стакан пододвинул Демьянко.
– Ваше здоровье, Богданна. Не ходят к нам девушки, а такие, как вы, и подавно.
Судорога в горле не проходила. Богданна взяла кусочек хлеба, поднесла к губам.
– Пейте! – Долгий тянул к ней свою чашку, чтобы чокнуться.
– Спасибо, я не пью.
Глаза Долгого зажглись злобой.
– Как это «не пью»? Может, компания для вас неподходящая?!
– Чего обижаться, – поддержал Богданну Демьянко. – Нельзя ей, доктор запретил.
Долгий рассмеялся невеселым смехом, похожим на хрип того пса, что привязан был к крыльцу хаты.
– Доктор! До ста лет жить собралась? Всех нас пуля ждет, а они – про доктора. Пей, тебе говорю!
Демьянко понял, что Долгий пьян угарным, запойным хмелем, который продолжался не одну неделю. Глаза его остекленели, большой тонкогубый рот дергался. Лютые дни в сыром схроне – подземном убежище среди леса, волчьи ночи на дорогах, пламя подожженных хат, стоны убитых, выстрелы «ястребков» довели человека‑зверя до исступления, и только алкоголь помогал ему еще как‑то жить. Иногда действие яда ослабевало, рассудок мутился.
«Черт, как же быть? – думал Демьянко. – Нельзя ссору затевать, не время и не место».
Мягко посоветовал:
– Выпейте, Богданна, не обижайте хозяина.
Поднял свой стакан:
– Будьмо!
– Слава Исусу! – тотчас откликнулся Долгий, придерживая чашку у губ, ждал, как поступит Богданна.
Мысли Демьянко будто передались ей. Девушка поняла, что нельзя перечить бандиту, обезумевшему от страха, злости, водки; придется подчиниться.
Медленно взяла чашку, глотнула вонючий самогон, закашлялась.
Долгий единым махом осушил свою порцию. С вызовом посмотрел на Демьянко, который отпил три четверти стакана.
– Что, тоже доктор запретил?
– Ты на сеновал завалишься, а мне сорок километров ехать, потом с толом по городу идти, – спокойно возразил Демьянко.
Ответ его вернул Долгого к затаенной мысли, которая не оставляла бандита. Почти любезно Долгий сказал:
– А вы не торопитесь уезжать, побудьте с нами. Бояться нечего, охрана есть, ты заснешь, мы с Богдан‑ ной посидим.
Глядел в сторону, говорил безразличным тоном, но было в голосе что‑то такое, отчего Богданна сжалась, почувствовала беду.
Не понравилось его предложение и Демьянко.
– Нет, задерживаться мы не можем.
– Врешь! – губы Долгого задергались. – Все вы врете! Обманули, предали.
– Никто тебя не обманывает.
– Много ты знаешь! – На лице бандита как будто двигались два лоснящихся красных червя.
«Надо сматывать удочки, – подумал Демьянко. – Совсем его, скотину, развезло».
Долгий опять налил самогону – всем троим. Богданна с ужасом смотрела на стоящую перед ней чашку. Неужели придется снова пить? Нервы ее были так напряжены, что крепчайший «бимбер» не хмелил, но даже вид самогона вызывал тошноту.
– Много ты знаешь! – повторил Долгий. – В западную зону уходить надо, а чего я там делать буду, в Германии ихней?! Чего? Но память здесь по себе оставлю, ой, оставлю! – тяжело заскрипел зубами. – Навек Долгого не забудут. Пей! – Не дожидаясь остальных, снова плеснул самогон в рот. – Пейте, чего ждете.
Читать дальше