Коллектив авторов - Приключения 1972-1973

Робежниек усмехнулся, но промолчал.

Машина катилась под сенью вековых деревьев бульвара Падомыо. На обширных газонах садовники высаживали цветочную рассаду.

– Сколько вам лет, Ивар? – неожиданно спросил Дзенис. – Тридцать или даже того меньше?

– Давайте, давайте, Дзенис, продолжайте. Обожаю лекции о моральном облике молодежи…

Я имел в виду другое, – перебил его Дзенис. – Вы помните дело Скалберга? Сколько энергии вы в него вложили, сколько бессонных ночей оно вам стоило! Мне тогда понравился молодой и способный адвокат Робежниек, с таким азартом исполнявший свой долг юриста и гражданина. Вы доказали невиновность Скалберга и предотвратили чудовищную судебную ошибку. Какие чувства вы испытывали после заседания суда, когда его освободили из заключения?

Робежниек усмехнулся и стал притормаживать – впереди, на перекрестке у драматического театра, зеленый огонек светофора помигал и сменился желтым.

– Вас интересуют мои тогдашние чувства? Наивный вопрос. Почувствовал приятный хруст банкнотов в кармане.

– Ну знаете ли! – возмутился не на шутку Дзенис. – Не притворяйтесь худшим, чем вы есть на самом деле.

– По‑моему, лучше уж так, чем наоборот. Или вам больше по душе негодяи, прикидывающиеся святошами?

Помощник прокурора хмуро смотрел вперед и на провокационный вопрос ответил не сразу.

– Знаете, Ивар, очевидно, вы избрали для себя верный путь в жизни. Вы прирожденный адвокат.

– Благодарю за комплимент.

– Серьезно. Вы одаренный человек. Зато из вас никогда не вышел бы следователь или оперативный работник.

Робежниек сдвинул к переносице брови и спросил неожиданно серьезно:

– Вы убеждены в этом?

Дзенис осекся.

– Стоп! Вот я и приехал. Мне надо забежать за дочкой в детсад. Спасибо, Ивар.

Робежниек резко затормозил. На его лице была не свойственная ему серьезность.

– Как говорится, зуб за зуб. Я тоже буду откровенен. – Робежниек достал сигарету, закурил и выключил двигатель. – Я ваш характер знаю, Дзенис. Чего бы вам ни стоило, вы добьетесь доследования по делу Саукум. А раз так, то вникните получше в заключение экспертизы. Похоже, вы оставили без внимания немаловажное обстоятельство: смертельные удары были нанесены Лоренц по правому виску. Уж не был ли убийца левшой? Зента Саукум не левша. Я это проверил.

Помощник прокурора открыл было дверцу машины, но снова захлопнул.

– Чувствую, что становлюсь вашим должником. Не понимаю только, почему в суде…

В Робежниеке вновь заговорил давешний циник.

– Угождал своим клиентам. Саукум очень желала, чтобы ей вынесли обвинительный приговор. Вы разве этого не заметили?

– Отказываюсь вас понимать, Робежниек.

Дзенис вышел из машины.

– Вы многого не понимаете, уважаемый коллега. И не замечаете. Вы обратили внимание на свидетеля Майгу Страуткалн? На редкость привлекательная женщина, должен вам сказать…

И, помахав Дзенису рукой, Робежниек резко дал газ. Машина набрала скорость и скрылась за углом.

В тот вечер Роберту Дзенису долго не удавалось заснуть. Тихонько, не зажигая света, чтобы не разбудить Зигриду, он выскользнул в коридор. Заглянул в смежную комнату. Марите сладко посапывала в обнимку со своим любимым медвежонком. Ольгерт беспокойно метался во сне и что‑то бормотал. Роберт укрыл сынишку, вышел на балкон.

Легкий ветерок овевал лицо, шею, забирался под пижаму и приятно ласкал тело.

Дзенис задумчиво смотрел на темное небо и вспоминал другую майскую ночь, увы, давно минувшую. Студенту Роберту Дзенису тогда тоже не спалось. В точности, как сегодня, он стоял в общежитии у распахнутого окна, и в голове беспорядочно роились мысли.

Накануне профессор сказал на лекции, что стать юристом, как и врачом, имеет право лишь тот, кто любит людей, верит им. Вечером в общежитии по этому поводу развернулись ожесточенные дебаты.

– Старик, безусловно, прав, – держал речь кудрявый Марек, величайший философ на их курсе. – В каждом человеке, и даже в распоследнем преступнике, где‑то в глубинах его натуры тлеет искорка добра. Иной раз бывает трудно разглядеть этот крохотный огонек. Долг юриста его разжечь, заставить гореть ярким пламенем и вернуть человека обществу.

– Как это прикажешь понимать? – возмутилась Мария, щупленькая блондиночка. – Мы, значит, должны стать этакими всепрощающими христианскими пастырями? Ты укокошишь человека, а я тебя поглажу по головке и легонько пожурю: «Ай, ай, ай, мальчик, как ты нехорошо поступил, так делать нельзя». А на другой день ты преспокойно свернешь шею еще кому‑ нибудь. Ложно понимаемый гуманизм! Преступников необходимо строго карать без всякого снисхождения и жалости.