Одеты эти торговцы в засаленные фиолетовые накидки, а на их ещё более засаленных и обожженных солнцем лицах живыми казались лишь глаза и рты. В руках у каждого был пакетик с золотыми листами. Иногда то один, то другой, как бы вдруг набравшись мужества, карабкался на живот божества, вставал на цыпочки и любовно наклеивал золотой листик на обожаемый лик. Затем они спускались с тем же выражением блаженства в глазах, как будто только что побывали в раю.
За спиной Баллантайна кто-то тихонько и монотонно проговорил по-английски, как бы рассказывал заданный урок:
— Не могли бы вы сказать, сахиб, который сейчас час в Лондоне?
Несколько удивленный простотой происходящего, колосс медленно обернулся. Перед ним был небольшого роста бирманец, одетый в застегнутый до горла сюртук из альпаги и шапочку, подобную той, что носил Неру.
— Не могли бы вы сказать, сахиб, который сейчас час в Лондоне?
На этот раз Билл больше не сомневался, что имеет дело с человеком, который должен вступить с ним в контакт. Поэтому он также вполголоса ответил:
— Я скажу это только самому господину Ох-Ох.
Человек слегка поклонился и улыбнулся:
— Следуйте за мной, — просто сказал он.
Баллантайн на секунду заколебался, спрашивая себя, в какую ещё авантюру его вовлекают. Однако, чувствуя в кармане успокаивающую тяжесть пистолета, предававшего ему уверенность, что не попадется так незамысловато, как в прошлый раз, он на всякий случай пощупал карман — не лежит ли там снова камень. Затем двинулся к выходу из пагоды за своим провожатым. Во внутреннем дворе храма высились шесть статуй Аютии, величественных бронзовых чудовищ — трехголовых слонов и гримасничающих демонов, одетых в доспехи. Они пересекли двор, не обратив внимания на спрятавшегося за статуи человека, который внимательным взглядом проводил их. Он был в рубище, бритоголов, по следами проказы на лице.
Если бы Билл внимательно всмотрелся в него, то он бы узнал в нем слепого прокаженного, которого дважды встречал при трагических обстоятельствах. Впрочем, в данный момент никак нельзя было сказать, что прокаженный слеп. Наоборот, глаза его были подвижны и внимательны, а сам он с неподдельным интересом следил за двумя удаляющимися фигурами.
Пройдя по широкой улице метров сто, Баллантайн и его проводник свернули на слабо освещенную улочку, где стоял выкрашенный черной краской «джипа» со снятым верхом и лобовым стеклом. Бирманец сел за руль и, обращаясь к Биллу, предложил:
— Забирайтесь!
Шотландец повиновался, не колеблясь. Естественно, на что он надеялся, так это на свою недюженую силу, считая, что маленький и, по сравнению с нем, тщедушный бирманец, которого он мог пришибить одним щелчком, может чем-либо ему угрожать. Впрочем, бирманец мог иметь пистолет, но и Билл был вооружен и не плохо владел как холодным, так и огнестрельным оружием. Пока все шло нормально, а там — посмотрим…
Скрипя изношенными рессорами и плохо смазанными частями, «джип» катил в направлении реки Иравада, однако реку они не пересекли, а двинулись вдоль берега, удаляясь от центра города.
По мере их продвижения, прохожие попадались все реже и реже, а вскоре и вообще перестали встречаться. Виднелись какие-то развалюхи, в которых вряд ли кто-либо жил. Билл понял, что они выбрались на окраину города, где господствовали дакоиты и прочие подонки из тех, кто предпочитает быть подальше от представителей закона.
Декорации, между тем, поменялись. Вместо лачуг пошли руины и отдельные хижины со следами пожара. Баллантайну они напомнили прифронтовые окраины европейских и азиатских городов, подвергавшиеся бомбардировкам и обстрелам.
— Если не ошибаюсь, — обратился он к своему гиду, — здесь бомбили…
Глядя прямо перед собой и уверенно ведя «джип» среди руин, бирманец покачал головой.
— Нет, — ответил он, — здесь не бомбили. Просто во время войны в этих местах скрывались партизаны. А японцы предавали эти кварталы огню. Партизаны пытались пробиться с боем, но скрыться удалось не многим. В основном их перебили или сожгли, как саранчу, заживо…
Шотландец не стал комментировать сказанное. Его компаньон впервые заговорил со времени их отъезда, да и то по такому зловещему поводу. Это показалось Биллу плохим предзнаменованием, и он замолчал, а сам решился удвоить внимание.
Вскоре билли должен был сказать себе, что его страхи принимают реальную окраску. Иногда вдоль разрушенных стен продвигались какие-то тени. В руках этих теней поблескивала голубоватая сталь карабинов и автоматов. Или вдруг в свете гаснущего дня свирепым огоньком загорались глаза на лицах, скрывающихся в руинах людей.
Читать дальше