Геннадий Гусаченко - Жизнь-река

— Какой он парень?! В армии не служил! Что–то у него не в порядке по мужской части, — похохатывали девчата.

Нет, только не «белый» билет!

Стиснув зубы от боли, я зависал на сломанной руке, уцепившись за перекладину лестницы, пытаясь распрямить начавший неправильно срастаться локоть. Каждый день, вскрикивая, повторял это упражнение неоднократно. Рука постепенно выпрямилась, начала сгибаться в локте. Впоследствии я прошёл множество медицинских комиссий, и ни один хирург не заметил последствия травмы — не совсем верно сросшегося локтевого сустава. Так я шёл к своей мечте.

Летом я и мои сёстры играли в войну по–другому: забрасывали друг дружку свёртками из листьев лопуха, наполненных дорожной пылью. Бросишь таким «взрывпакетом» — облако пыли поднимается над головой. Весело! Не трудно представить, какими являлись домой и забирались в постели!

Жизнь «на выживаемость» в любой деревне полна травматических и других несчастных случаев. Ни одно лето в Боровлянке не обходилось без утопленника. Такая трагедия чуть было не произошла по моей оплошности и в нашей семье.

Я собрался погонять уток в кочкастых болотах возле речки Боровушки. Пятилетняя Алка упросила меня взять её с собой. Пятнадцатилетний, с ружьём, я был для неё большим дядькой. У «дядьки» достало ума притащить босоногую девчонку по болотам на речку. В одном ситцевом красном платьишке. Дичь нам не встретилась. Мы пришли на берег пруда возле Каменной горы. Здесь развлекались двоюродные братья Кульга — Шурка первый и Шурка второй, Толька Горячев и Петька Наумов. Я положил ружьё на каменистую россыпь и присел рядом с приятелями. Алка присела у воды, принялась играть камешками.

— Чего не раздеваешься? Вода — молоко парное, пойдем купаться, — предложил Толька Горячев.

— Плавать не умею, — признался я.

— Эх, ты… А ещё моряком хочешь быть… Плавать не умеешь — не возьмут на флот, — серьезно заметил Петька Наумов.

— А я этот пруд туда и обратно раз пять переплыву, — похвалился Шурка Кульга первый.

— А я раз десять, — заявил его двоюродный брат Шурка Кульга второй. — Я могу на спинке отдыхать, под водой минуту просижу.

— Подумаешь, — хмыкнул Толька Горячев, — я, если захочу, могу под водой доплыть до того берега.

Я молчал. Что я мог возразить деревенским суперпловцам?

И вдруг истошный, громкий крик:

— Алка тонет!

У края плотины через Боровушку билось на воде красное платьице — всё, что я увидел. В разговоре с дружками прозевал Алку. Предоставленная сама себе, она пошла на другой берег по плотине. Через узкую запруду из камней верхом шла вода. Девчонка не увидела край плотины, оступилась и упала с неё в самом глубоком месте. Мысль о том, что дома ждёт смертная кара в случае Алкиной гибели, пронзила меня огненной стрелой. Не раздумывая ни секунды, я бросился к ней на выручку. Алка трепыхалась на воде красной бабочкой. Я с маху бросился к ней, успел толкнуть её вперед, погрузился с головой, вынырнул, опять толкнул, бешено колотя руками по воде. Ещё несколько раз тонул и выныривал, успевая подтолкнуть лёгкое тельце девчушки ближе к берегу. Неожиданно поймал ногами каменистое дно. Подхватил Алку на руки, успел сделать несколько шагов и бессильно упал с ней на отмель у берега. Воды нахлебался достаточно, в висках стучали молоты, рядом лежала маленькая растрёпанная Алка, мокрая и бездыханная. Я вскочил, схватил её, перевернул лицом вниз, и тотчас изо рта девчушки хлынула вода. Алка закашлялась, задёргалась в судорогах рвоты и заплакала.

Всё произошло в одну–две минуты. Дружки–приятели, похвалявшиеся умением хорошо плавать, не шелохнулись с места. Когда Алка пришла в себя, Толька Горячев сочувственно сказал мне:

— Видишь, как плохо, что не умеешь плавать…

Ещё издали я заметил ровную желтоватую полосу вдоль правого лесистого берега. И хотя до вечерних сумерек оставалось ещё несколько часов, решил не терять столь удобного места для ночёвки.

Лодки тихо прошуршали по гладкому, прилизанному волнами песку. Я с удовольствием размял ноги, прохаживаясь по чистому, свободному от мусора берегу.

Конечно, здесь в изобилии валялись свёртки намытой половодьем бересты, плавник, пучки сухой травы. Этот природный материал к радости моей загромоздивший поистине пляжную косу, я мусором никогда не назову. Говоря о чистоте берега я имел в виду отсутствие здесь следов пресловутой цивилизации: пластиковых бутылок, полиэтиленовых пакетов, битых стёкол, ржавых консервных банок, мятых газет, картонных ящиков, проволоки, обрывков сетей и верёвок, обломков досок с торчащими из них гвоздями и прочего хлама, оставляемого пользователями природой. Но только не её ценителями.