Геннадий Гусаченко - Жизнь-река

— А вас занесут в книгу рекордов Гиннеса? — протиснувшись сквозь толпу, полюбопытствовал мальчуган–пятиклашка, умненький очкарик–толстячок, похожий на тех, кого зовут «ботаниками».

— Нет, малыш, — торопливо отвечаю, — пытаясь успеть глазами за биноклем, переходящим их рук в руки.

— Я не малыш. Я — Коля. А почему вас не занесут в книгу рекордов Гиннеса? На таком плоту ещё никто не ходил.

Объяснять некогда. Не до него мне! Что станется с «Диком» после топота по его настилу десятков ног, после трогания оснастки и снаряжения десятками рук?

С безучастным видом я отошёл в сторону, надеясь на порядочность молодых колпашевцев как на некое чудо, совершенно немыслимое в тусующейся толпе в Новосибирске или в Бердске. Будь, что будет…

«Уазик» с надписью «милиция» тормознул на пригорке. Два дюжих молодца в форме сотрудников патрульно–постовой службы подошли, поздоровались, вежливо попросили предъявить документы. Пришлось разорвать целлофановую плёнку, в которую горячим утюгом оплавляя края, я запечатал паспорт и другие документы. Удостоверившись в моей законопослушной личности, милиционеры пожелали счастливого плавания и уехали.

Двое мальчишек неотрывно смотрели на меня. Кем я был для них? Может, они тоже, как и я в детстве, мечтают о дальних плаваниях и диковинных странах? О кораблях и морской форме? И я для них тот, кем был для меня тихоокеанец Мишка Захаров?

— Пацаны! — позвал я их. — Где здесь поблизости магазин?

Они сбивчиво объяснили. Бросить плот в окружении толпы и уйти? Нет, не могу. Я с надеждой глянул на безвестных обожателей, не сводящих с меня горящих глаз.

— Мальчики, сгоняйте, пожалуйста, в магазин! Пару буханок хлеба, две бутылки лимонада. Себе по жвачке возьмите.

Мелких денег не нашлось. Дал «пятихатку», как назвал пятисотку один из мальчишек. Слишком простые, доверчивые лица у этих колпашевских подростков, возможно, будущих «ушаковых, нахимовых, суворовых, кузнецовых, жуковых» и других великих флотоводцев и полководцев. Почём знать? Они с радостью согласились и припустили со всех ног.

Я присел на камень в ожидании, пока разойдётся публика, глазеющая на столь необыкновенное в их представлении плавательное сооружение.

Здесь живут рекой, носятся по ней на красивых моторных лодках, на катерах. Многие из них почти не слышно гудят японскими «Судзуки» и «Ямаха», сверкают эмалью красочных покрытий.

Самоделка «Дик» для колпашевцев — всё равно, что грубо сколоченный из досок автомобиль!

Но вот, видимо, все страждущие пошупать, потрогать, посмотреть, ознакомились с допотопным плотом–катамараном, пришедшим из далёкого Новосибирска и держащим путь ещё дальше, на Крайний Север. Толпа зевак понемногу разошлась, удаляясь к пивным ларькам.

Я вернулся на плот, не надеясь найти там многих походных вещей. Особенно, блёсен, открыто лежащих в ящичках–выгородках настила, компасов, зажигалок, катушек с леской и другой мелочёвки.

Одного беглого взгляда, брошенного на плот, хватило, чтобы ещё раз убедиться в правоте слов Евгения Мандракова о порядочности приобских жителей–томичей. Бинокль, аккуратно вложенный в футляр, висел на мачте. Рядом болтался на ремешке планшет. Котелок, плитка, складная палатка, термос, «болотники», — всё на своих местах. Даже охотничий нож с берестяной рукояткой, предмет гордости, который, я не сомневался, больше не увижу, лежал на рюкзаке, зачехлённый и пристёгнутый к нему карабинчиком. Лески, блёсны — всё цело. На плоту ничто не поломано, не разбито.

Совестно мне стало за свои опасения. Скажете: «Чудо!». Нет, просто на реке, в отдалённых широтах, где люди живут издавна общими интересами, хорошо друг друга знают, совсем иное воспитание. Там сызмальства вынашивают в себе нормальные человеческие качества: честность, доброту, щедрость души, уважение к родителям и старикам. Дети их и внуки ходят в церковь, вырастают порядочными людьми, не способными на подлость и гадость.

Пока я возился с лодками, подкачивая их, мягко шурша шинами, подкатили «Джип» и «Ситроен». Двое средних лет мужчин и молодая женщина с ребёнком вышли из блестящих супер–дорогих машин, направились ко мне.

— Вот ты где, братан, — развязно подавая руку, сказал хозяин «Джипа», пузатый и лысый. Я удивлённо поздоровался, соображая, где могли пересекаться наши пути–дороги. Вразвалочку подошёл другой «новый русский» — амбал со сплюснутым носом, бритоголовый, с толстой золотой цепью на красной, жирной шее. Короткие штаны–шорты, белая майка, сандалии на волосатых, кривых ногах — «крутой мен»!