Степан Митяев - Катализатор

…Однажды он был в гостях у своего разбогатевшего однокашника и видел, как горел дом в элитном поселке. Загорелось ночью, хозяина не было, и к тому моменту, когда наконец опомнился полупьяный охранник поселка, полыхало вовсю. Собрались почти все обитатели поселка, некоторые с детьми, кто-то пришел даже с коляской. Стояли, смотрели, оживленно обсуждали. У всех глаза горели – возможно, правда, это были отблески пламени…

Бугаев поначалу метался, пробовал что-то сделать, требовал ведра. Никто за ведрами не пошел. А один знающий господин успокоил: мол, чего вы суетитесь, у хозяина наверняка все застраховано. И стал дальше что-то увлеченно втолковывать своей полуодетой соседке, которая восхищенно внимала его эрудиции.

Засуетились только тогда, когда изнутри раздались крики. Наблюдающая публика стала кричать на охранников, чтобы те еще раз срочно позвонили пожарникам. Пожарники все не ехали. На счастье прибежали мужики из соседней деревни и, поливая друг друга водой, вытащили из дома таджика – обгоревшего, но живого.

От воспоминаний отвлек телефонный звонок. Звонила мама.

– Геночка, сыночек, у тебя там все в порядке? По телевизору нашу улицу показывают, машина горит, ужас…

После смерти отца мама уехала к новому мужу в Чертаново и очень переживала, что бросила бедного Геночку одного. Поэтому и звонила несколько раз в день, отчего великовозрастный сыночек пару раз пытался выбросить телефон с балкона.

Говорить было трудно, но Бугаев собрался с силами.

– Со мной все в порядке, мам. Не волнуйся. Я перезвоню.

И положил трубку.

Шуму Серегина смерть наделала много. Писали и говорили все кому не лень. Версии были на любой вкус, но одна сразу же стала основной. Всегда все знающий тележурналист сообщил, что получил из компетентных источников сенсационную информацию: Арзуманов в последнее время вел журналистское расследование махинаций с российскими деньгами, идущими в Абхазию. На просьбу прокомментировать это сообщение тучный представитель прокуратуры обещал все версии проверить и неминуемо изловить преступников, поднявших руку на святая святых – свободу прессы. Говорил убежденно и искренне. Ему, как всегда, не очень верили.

На опознание никого не приглашали – нечего было опознавать. То, что удалось собрать в обгоревшей машине, хоронили в закрытом гробу. Сомнений, что погиб именно Арзуманов, у следствия не было: нашли его часы, ручку, ключи. Да и опрос свидетелей показал, что за минуту до взрыва он вышел из здания и направился к своей машине.

Некоторое недоумение вызывал сильный огонь, который за считанные минуты спалил машину практически дотла. Даже при взрыве бензобака такого обычно не бывает. Впрочем, быстро нашлось объяснение: по словам представителя прокуратуры, в машину был заложен особый вид взрывчатки.

Два дня после взрыва Гена находился в оцепенении. Он, конечно, не сидел на месте: куда-то бегал, кому-то звонил, что-то выяснял. Но все это было как бы отдельно от него, как будто он смотрел фильм про самого себя. Серега был Другом. Единственным. Бугаев почему-то точно знал, что больше у него настоящих друзей не будет. Кусок жизни отрезали. Еще тоскливее было оттого, что никак не мог связаться с Леной. Она как сквозь землю провалилась.

Хоронили Серегу на армянском кладбище. Распоряжался всем дядя погибшего – Артем Вартанович, который был Арзуманову вместо отца. Родители Сереги погибли еще во время землетрясения в Спитаке. За два дня до катастрофы они поехали навестить родственников в этот небольшой армянский город. Те чудом выжили, а вот Серегиных родителей завалило. И вот в родовой могиле теперь хоронили их единственного сына.

За день до похорон Артем Вартанович попросил Гену договориться насчет отпевания – сам был занят прочими траурными хлопотами. В небольшой армянской церкви на кладбище непрерывным потоком шли заказанные заранее отпевания, крестины, свадьбы. Гена долго пытался убедить молодого черноволосого священника найти «окно», но тот лишь терпеливо слушал и сокрушенно разводил руками.

В итоге отпевали Серегу в часовенке напротив, на Ваганьковском. Бугаев, человек неверующий, стоял и гроба, слушал малопонятную речь священника и пытался приобщиться к действу, в котором ничего не понимал. В зале было нестерпимо душно, но на душе стало полегче.

Потом гроб на руках перенесли через дорогу и занесли в маленькие воротца армянского кладбища. У могилы Бугаев стоял молча, вместе со всеми ожидая указаний проворного похоронного агента. Народу пришло столько, что и без того тесное кладбище, казалось, сейчас задохнется от посетителей.