Руслан Бедов - Лавка богов

– Тебе плохо, мама? Что я могу сделать?

Но женщина только раздраженно отмахнулась от дочери.

– Сколько ты будешь задавать мне один и тот же вопрос? – спросила она, продолжая держать глаза закрытыми, от чего ее и без того сморщенное уже тронутое старостью лицо, покрылось еще более густой сетью морщин, – неужели я тебе не долбила последние полгода, что мне уже ничего не поможет. Я уже смирилась с этим, хотя боги знают, как тяжело мне далось это смирение. Не омрачай моих последних дней в этом мире. И боги будут благоволить к тебе всю твою жизнь. Ты услышала меня?

Сарах молча кивнула, и Абрам, не смотря на скудное освещение, увидел, как девушка, глядя на мать беззвучно плачет. Он уже знал, что мать не разрешала дочери плакать в своем присутствии. Но теперь Сарах не выдержала. Она позволила себе такую слабость в присутствии матери, пользуясь тем, что та не смотрит на нее.

Однако, спустя какое-то время, женщина все же открыла глаза и посмотрела на Абрама. На этот раз ее взгляд осмыслен и даже, как показалось Абраму, жесток и колюч.

– Подойди ко мне, – приказала она, и Абрам не посмел ослушаться. Он сделал несколько нерешительных шагов к постели больной и остановился.

– Не бойся меня, я не укушу тебя, даже если бы и очень хотела, – на сероватых тонких губах женщины появилось жалкое подобие улыбки, – видишь – слаба стала. Подойди же ближе, я хочу получше рассмотреть твое лицо. Боги свидетели – где-то я его уже видела!

Абрам сделал еще шаг.

– Не удивительно, мы с отцом жили в этой части города достаточно долго, пока… – Абрам вдруг остановился, пораженный сменившимся выражением лица женщины. Она смотрела на него во все глаза и что-то шептала так тихо, что ни Абрам, ни Сарах не могли различить слов.

– Как тебя зовут, юноша? – неожиданно осипшим голосом спросила она.

– Абрам мое имя, я сын Тераха, – едва справляясь с волнением ответил Абрам, – он уже жалел, что переступил порог этой хижины. Ему совсем не улыбалось разговаривать с полусумасшедшей старухой, даже, если ею была мать Сарах.

Женщина довольно долго молчала, не сводя немигающего взгляда с Абрама.

«Она верно ума лишилась, – с горечью подумал Абрам, – бедная Серах – жить с юродивой матерью и наблюдать каждый день за ее медленной смертью».

– Ты очень похож на своего отца, – произнесла своим обычным голосов женщина и тяжело вздохнув, отвернулась.

– Ты знаешь моего отца? – удивился Абрам.

– Я всегда знала о твоей способности вляпываться во всякие переделки, – уже не обращая внимания на гостя, сказала женщина, обращаясь к дочери, – но, даже никогда и подумать не могла, что среди всех кобелей славного города Ура ты выберешь собственного брата.

Услышав это, Сарах вскочила и, вероятно, очень больно ударилась затылком о потолочную перекладину. Абрам застыл в изумлении, переводя непонимающий взгляд с матери на дочь, негласно вопрошая: «Что значит сказанное? Шутка, или у твоей матери старческий маразм?». Но по всему было видно, что больная женщина не собиралась шутить.

– Мама, что ты вкладываешь в уши мои?! – растерянно спросила Сарах.

Видимо, довольная произведенным эффектом, женщина снова обернулась к Абраму:

– Не думай, что я лишилась разума перед смертью. Не слушай глупую болтовню Сарах. Она так и не научилась должным образом уважать собственную мать. Сарах действительно твоя сестра, поскольку дочь твоего отца. Насколько мне известно, став богатым, он остался такой же похотливой скотиной, каким был двадцать лет назад. Конечно, боги тогда лишили меня разума, потому, что я влюбилась в женатого мужчину. Терах не отказался от возможности заглянуть под мой подол, после чего обходил меня десятой дорогой, видимо, осознав, что совершил мерзость. Я ничего не сказала ему о беременности…

Абрам, слушая рассказ женщины встретился с растерянным взглядом Сарах, и ему почему-то стало невыносимо стыдно. Стыдно перед Сарах, перед ее матерью, перед самим собой. Не дослушав рассказ умирающей, Абрам, не помня себя, бросился из хижины вон.

Абрам оказался дома перед сам рассветом. Целую ночь напролет он бродил по пустынным окрестностям города, рискуя попасться на глаза ночной страже или в руки разбойника, и переваривал услышанное в доме Сарах. В его уме долго не укладывалось, что Сарах, девушка, которую он недавно совершенно случайно встретил в лесу, была его родной сестрой. Иногда, глядя на звезды и сияющую на черном небосводе полную луну, Абрам начинал убеждать себя в том, что старая больная женщина просто спятила, выжила из ума, продолжительная болезнь и неподвижный образ жизни лишили в конце концов ее здравого рассудка. Так стоило об это тогда вспоминать и беспокоиться. Но тут же Абрам вспоминал взгляд самой Сарах, когда та услышала от собственной матери столь ошеломляющую новость. Наверняка, девушка совсем не разделяла уверенность Абрама в том, что ее мать обезумела окончательно. Вернее, она, как почувствовал еще тогда в хижине Абрам, полностью поверила ей, совершенно не смутившись невероятностью того, что утверждала ее мать. Вероятно, Сарах хорошо ее знала. Но что делать дальше? Нет, вопрос не касался Сарах и ее семьи. Что делать ему, Абраму, успевшему за короткое время знакомства потерять голову, как оказалось, от собственной сестры? Абрам вспоминал каждое мгновение, проведенное рядом с девушкой-охотницей, скрупулезно перебирая каждое произнесенное слово, каждый жест и взгляд, пока, наконец, не добрался до того момента, когда их губы на один короткий, и бесконечный миг коснулись друг ко другу. Нет, как Абрам не старался, он не мог уловить того чувства, когда брат с сестрой целуются. И сейчас, вспоминая прошедший день, он не чувствовал никакой неловкости или смущения от того, что поцеловал родную сестру, так как обычно целуют любимую женщину. Для него Сарах до этого момента оставалась любимой женщиной. И то, что она его сестра ничего не меняло в его чувствах. Уже подходя к дверям лавки, Абрам вспомнил, мимоходом слышанное от знакомого жреца, будто бы браки между родственниками гневают богов. Но Абрам, зайдя в лавку, на ощупь зажег масляный светильник и оглядев идолов, стоявших стройными рядами на полках, презрительно усмехнулся, – он не верил в богов. Разве могут эти хоть и красивые, но мертвые статуэтки гневаться? Так чего же ему бояться? Страшнее кары богов, могло быть решение самой Сарах не продолжать отношений, но Абрам старался об этом не думать.