Евгений Пекки - Невыдуманные истории от Жоры Пенкина. Книга 1. Криминал

– А про все. Почему по подвалам прячешься, зачем женщин пугаешь, за что ты добрую женщину Нинку к высшей мере приговорил. Что хотел дальше с сережками делать?

У Фирсова рот открылся, сам он побледнел, и его начала колотить крупная дрожь. Когда Ванькин дал ему стакан воды, то зубы у него громко стучали о стекло стакана, а потом он и вовсе разрыдался.

– Я так и думал, что все этим кончится. Отсидел два года в ЛТП, а теперь вы меня в тюрьму упрячете. За что мне судьба такая?

– Сам выбрал, пить надо было меньше. А убивать людей вообще нехорошо.

– Я не убивал, – забился опять в истерике с рыданиями бомж.

– Был ты у Кругловой вечером?

– Был, я и не отказываюсь.

– Пил с ней?

– Конечно, а зачем бы я к ней потащился. Я у магазина кантовался, а она сама выпить предложила. Какой же дурак откажется?

– А потом ее сережки тебе понравились, да она их отдавать не захотела. Ведь так?

– Что вы, начальник. Я об этом и не думал даже.

– Я понимаю, ты не хотел, а потом, когда ты вытащил у нее деньги, а она начала кричать, ты придушил ее полотенцем, чтобы соседи не услышали, и тихо смылся. Ты же не думал, что она умрет, ведь правда?

– Нет, я не думал.

– Ну, вот видишь, пиши признанку, и дело с концом. Ведь ты не только с ней пил, ты ее еще и изнасиловал.

– Нет, начальник. Все по доброй воле было. Я вообще бы ее не стал, вот когда у нас от литра еще стакан целый оставался, она сказала: «Сначала любовь, а потом еще выпьешь». Пришлось мне на нее забраться, да, видно, перестарался я.

– Как это?

– Я не душил ее. Она сама померла, когда я ее это, в общем, типа обслуживал, только захрипела и все. Я думал, что это от страсти, прислушался, а она не дышит. Я, конечно, сделал ноги.

– Вот какой ты непонятливый. Признайся лучше, облегчи душу.

– Нет, я не буду. Я так и знал, что на меня убийство повесите.

– А на кого мне прикажешь его вешать, если ты в дом зашел с живой женщиной, а ушел от мертвой, да еще и уши с собой прихватил.

– Какие уши? – У Фирсова непроизвольно исказилось лицо, которое выражало крайнее изумление.

– Обыкновенные. Чем ты их отрезал?

Задержанный вдруг закатил глаза и брякнулся навзничь с табуретки. Он начал биться в конвульсиях, и изо рта у него пошла пена.

– Ёшь твою вошь, – пробормотал участковый, – кажись, эпилептик.

Он бегом выскочил в дежурную часть:

– «Скорую» срочно! – Схватил графин с водой со стола и бросился обратно в кабинет. Вместе с Ванькиным и молодым опером Петюней мы начали втроем приводить Фирсова в чувство. Минут через десять приехала «Скорая», благо было недалеко и карета «Скорой помощи» оказалась не на вызовах.

Пожилая докторша «Скорой», в сопровождении фельдшера с сумкой, на которой был большой красный крест, вошла в кабинет, подозрительно поглядывая на нас.

– Это вы его отделали? Что с ним?

– Господь с вами, доктор! Похоже, что у него припадок.

– Разберемся, отойдите от света. Они начали хлопотать над злосчастным Фирсовым, потом всадили ему пару уколов, и вскоре он пришел в себя.

– Что с ним, доктор?

– По-моему, то же, что вы и думали, эпилептический припадок. Вы его по голове не били?

– Да Господь с вами, только два вопроса задать успели.

– Я бы его госпитализировала денька на три.

– Нет, не получится. Нам круглосуточную охрану выставлять придется. Он в убийстве подозревается, опять же у вас всех в отделении чесоткой заразит. Он в камере отдохнуть может?

– Да, пожалуй. Чаю бы ему горячего и поесть чего-нибудь. Учтите, мы ему успокаивающее и снотворное вкололи, он до утра все равно неадекватный будет. И хорошо бы за ним на всякий случай понаблюдать.

– Обеспечим, – пообещал я ей.

После кружки чая с куском черного хлеба, употребив их уже в камере на нарах, наш подопечный отключился напрочь. Мы его оставили в покое до утра.

Между тем по городу уже начали ползти слухи о маньяке, который бесчинствует в городе, насилуя девочек и женщин, отрезая у них уши и другие части тела на память. Все это, переходя от одного к другому рассказчику, обрастало новыми жуткими подробностями.

На совещании я доложил появившиеся факты начальнику. Тот велел сократить время на поиски виновных, поскольку ему уже звонили из исполкома и требовали маньяка обезвредить.

Утром, сразу после планерки, Фирсова привели ко мне в кабинет. Его уже не трясло, хотя он, сидя на табурете, все озирался и явно нас опасался. В это время позвонил телефон.

– Привет сыскарям, – узнал я голос Ефима Хейфеца.