Татьяна Малыгина - «Я крокодила пред Тобою…»

Оля, телом оправившись от родов, стала яростно выплескивать наружу все то, что сдерживала в себе долгие месяцы без лекарств. Тамара Николаевна опасалась оставлять Лильку с матерью, хотя Оля очень любила дочь и забывала о своей болезни, когда возилась с малышкой, стирала, кормила, гладила; а когда чувствовала, что «подкатывает», сама звонила матери с просьбой забрать Лильку. И скоро случилось так, что Лиля осталась жить у бабушки с дедом.

Марина в это время утрясала итальянские страсти со своим Яриком, который оказался скрягой, тираном и ревнивцем. На том же самом полуразвалившемся кукурузнике после аборта Марина вернулась в город и к вечеру слегла с температурой. Ее бил озноб. Тамара Николаевна отпаивала несчастную дочь морсом, давала ей жаропонижающее, не задавая лишних вопросов. Она догадывалась, что произошло, и молчала, молчала, молчала, вспоминая свой больничный кошмар, когда через три месяца после рождения сына она попала на операционный стол. Рожать так скоро они не планировали, и Тамара записалась на аборт к местному фельдшеру. Как потом она смогла забеременеть и родить еще двоих, одному богу известно. Тот фельдшер рвал дитя по-живому, без наркоза. Тогда бабы избавлялись от детей запросто, без изысков.

Начались боли внизу живота, температура поднялась до тридцати восьми и восьми. Марина, не вылезая из-под одеяла, нащупала на прикроватной тумбочке косметичку, достала из нее клочок бумаги и взяла телефон. «Вот гад Ярик. Даже не звонит, как все прошло, как себя чувствую».

– Алло, Алан Гамирович? Это Марина.

– Да, да, как ты, Мариша?

– У меня температура, почти тридцать девять, живот болит, озноб, что мне делать? Врача вызывать?

– Не надо вызывать пока, – Алан опасался, что Марина сообщит о неудачном аборте, и у него могут быть проблемы. – Кровь идет?

– Да, есть. Но немного.

– Попроси, пусть тебе купят «викасол», выпей таблетку и пей антибиотики, что я тебе дал. Если к ночи лучше не будет, я сам прилечу, не вызывай никого. Больше пей жидкости.

– Хорошо. Я не умру?

– Не волнуйся, ты же помнишь, что говорят линии на твоей руке. Или забыла?

Марина помнила. После операции, процедуры или экзекуции, Марина не знала, как назвать ту бойню, она сидела с докторами в местной столовой и, помешивая кривой алюминиевой ложкой остывший гороховый суп, безучастно слушала повествование о своем будущем.

– У тебя будет один ребенок, но не от мужа. С мужем ты разведешься.

«Я и замуж-то пока не вышла».

– Потом у тебя будут еще два брака, – продолжал оракул, – будет любимая работа, приносящая радость, крепкие отношения с близкими людьми. Линия жизни долгая, и к сорока годам у тебя появится возможность бесцельно тратить деньги.

«Отличная перспектива, это радует».

– То есть я буду богатая и разведенная мать-одиночка?

– У тебя все будет хорошо, так я читаю по твоим линиям.

«Ну, раз линии говорят…»

Марина искренне верила во всю эту галиматью. «Хотя почему галиматью? Это же наука, ей много лет, и почему я не должна верить науке? Сколько книг написано, не с потолка же они это берут, не из пальца? Каламбур. Как раз-таки из пальцев и берут».

– Нет, Алан Гамирович, я не забыла, помню.

– Ну и не волнуйся, пей то, что я сказал, и лежи, еще сделай отвар крапивы и позвони мне часа через два. Пока! Не волнуйся, Марина.

– До свидания…

Марина откинулась на подушку, закрыла глаза, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Позвонила Оле, попросила купить лекарства. Ольга примчалась, дала сестре таблетки, села рядышком.

– Что, подружка, началась твоя взрослая жисть?

Марина молчала, жар усиливался, градусник показывал уже тридцать девять и восемь. Ольга не на шутку заволновалась, она знала, что такое прерывание на таком сроке, да еще полулегальное.

– Эй, ты как? – она посмотрела на сестру. Маринка, почти в бессознании, закатила глаза. – Эй-эй, а ну-ка, глаза не закатываем! – Ольга приподняла сестре подушку, еще принесла жаропонижающее и дала Марине двойную дозу.

Минут через сорок (Ольга была все время рядом) Марина попыталась привстать, но резкая тянущая боль пересекла низ живота, и Маринку согнуло пополам.

– Оля, мне кажется, из меня что-то пытается выйти.

«Бред у нее, что ли?» – Ольга не на шутку встревожилась.

– Доведи меня до туалета, – Марина оперлась на руку сестры, и они попытались медленно дойти до ванной комнаты.

Тамара Николаевна прислушивалась, но не решалась подходить к дочерям с расспросами. Знала, Маринка ничего не скажет, отбрехается, а Ольга пошлет. «Господи, помилуй, за что такое наказание? – думала Тамара, сидя у кроватки годовалой Лильки. Она смотрела на внучку. Девочка спала, сложив мягкие ладошки под румяную пухлую щеку, и улыбалась, причмокивая во сне. – Еще одна растет… Ей-то сколько придется вытерпеть бабьих радостей?» Тамара Николаевна сжимала в руке мятый комочек носового платка. Им нечего было вытирать, слезы давно кончились.