Роберт Сервис - Полярные аргонавты

– Все помешались теперь на ней и устремляются туда тысячами, чтобы попасть к началу зимы. Будущей весной там будет сутолока, какой еще не видел мир. Послушай, шотландчик, у меня есть величайшее желание переметнуться туда. Поедем, брат, вместе? У меня был когда-то товарищ, который побывал там. Это огромная мрачная суровая страна, но в ней есть золото. Меня преследует это нежное, сияющее, девственное золото в уединенных реках, где нет никого, чтоб овладеть им. Мне наплевать на его ценность. Я могу сделать все, что мне нужно, из клея. Но приключения, возбуждение – вот что сводит меня с ума.

Он долго молчал; воображение рисовало мне грозный чарующий образ этой огромной, непробудной страны, и во мне просыпалось страстное желание бросить вызов ее теням.

Когда мы прощались на ночь, его последними словами было:

– Помни, шотландчик, дело решенное: мы вливаемся в великое движение.

Я спал беспокойно, потому что свежий ночной воздух пощипывал, а барак был открыт, как клетка. Утро было веселое, и солнце славно согрело меня, так что к завтраку я пришел в веселое настроение. Затем я начал присматриваться к работе артели и проявил такое неблагоразумное любопытство, что в тот же полдень был поставлен на работу. Дело было очень простое. В горе был вырыт туннель, который теперь цементировался, и мы должны были толкать тачки с материалами от входа до места работ. Моим товарищем был швед, с детства привыкший к тяжелой работе, а я не знал в жизни ни одного рабочего дня. Все мои силы ушли на то, чтобы поднять на тачку нагруженные цементом ящики. Затем мы оставили за собой солнечный свет и на протяжении четверти мили в темноте, надрываясь, тащились в гору. Мы должны были сгибаться, чтобы не задеть головами свода, с которого струилась вода. Тяжелая тачка то и дело сходила с рельсов, уложенных на негодные, стертые от постоянного трения, шпалы. Тогда мой швед впадал в неистовую ярость, и мы поднимали тачку, напрягаясь изо всех сил, пока жилы на лице не грозили взорваться. Никогда время не тянулось так медленно. Каторжник, работающий в соляных копях Сибири, никогда не возмущался своей работой больше меня. Пот слепил, острая пронизывающая боль сверлила голову, сердце стучало, как молот. Никогда в жизни не чувствовал я такого облегчения, как в ту минуту, когда, окончив последний рейс, измученный и ошеломленный, я надел свою куртку, чтобы идти домой. Было темно. Туннель соединялся с лагерем канатом, по которому мы могли спускаться в бадьях, по двое зараз. При спуске я испытал отвратительное ощущение, но зато избежал десятиминутного спуска пешком по склону горы, чему был очень рад.

Вернувшись в барак усталый, мокрый и грязный, от всей души позавидовал я Блудному Сыну, тепло и уютно устроившемуся на своем ароматном сене. Он читал роман. Но мысль, что я заработал доллар, подкрепляла меня. После ужина он с Имбирем и Голландцем играли в карты почти до полуночи, в то время как я лежал на своей скамье, слишком усталый и измученный, чтобы заснуть.

Следующий день был повторением предыдущего, только еще хуже. Все мое тело болело, как будто я был избит. Помертвелый и совершенно больной, я потащился опять к туннелю. Я поднимал, надрывался, тащил, толкал с остановившимся искаженным лицом. Пять часов ада миновали. Был полдень, я поел. Я сердито уговаривал себя и снова прошел через ад. Пошабашив, я спустился по канату, усталый, бессильный, весь в грязи. Уютно расположившись на нарах, Блудный Сын прочел еще двести страниц «Отверженных». Все же, не без горечи подумал я, я заработал два доллара.

На третий день одно лишь упорство заставило меня пойти в туннель. Самолюбие подстрекало меня. Я не сдамся. Я должен выдержать это испытание во что бы то ни стало. В полдень мне сделалось дурно, но никто не заметил этого, и я, стиснув зубы, снова начал подталкивать изо всех сил свою тяжелую тачку. Снова ночь застала меня ожидающим очереди для спуска в бадье.

Вдруг снизу раздались треск и крики: «Канат оборвался!» Мой швед и другой рабочий лежали между камней с сильными повреждениями. Несчастные! Как они должны были страдать, трясясь затем по усыпанной валунами тропинке, что вела к госпиталю.

Это происшествие сильно подействовало мне на нервы. Напрасно я бранил себя и осыпал упреками. Я скорее согласился бы просить милостыню, чем пойти еще раз в туннель. Весь мир казался мне разделенным на две половины: туннель и все остальное. Я больше не должен идти туда.