Олег Раин - Великий Уравнитель

Не такая уж замысловатая фишка, но одноклассники знали, что я неплохо выучиваю сложные тексты, и надежды их я полностью оправдал. У Тамары Тимофеевны отвалилась челюсть, глаза в панике забегали. Она явно не понимала того, что я говорю, но, глядя на мою вечно постную невинную физиономию, никак не могла понять, в чем тут подлянка и в чем подвох. Тем более что и класс помалкивал. С двух точек наши придурки снимали все на телефоны, а Тамара Тимофеевна стремительно закипала… Ничего у нас тогда не получилось. Двойку мне, конечно, влепили, и наорать – наорали, но, видимо, Машка-Машуня ожидала какой-то более нестандартной реакции. А криков – их у нас хватало на всех уроках. Фиг, кого удивишь.

Вот и на химии мы махом порастеряли весь пыл. Точно после математического раскаленного горна нас сунули в мерзлый снег. Аннушка (так звали мы химичку) что-то писала на доске, часто путалась в формулах и химических элементах, но срывалась, понятно, на нас. Чем больше путалась, тем больше сердилась. Мне даже жалко ее становилось. Ну, вот зачем было иди в учительницы? Да еще по такому дремучему предмету? Я понимаю, если бы мы разбирались, как делают стекло, керамику, вникали бы в формулу булата и обычной стали. Или нам бы рассказывали, как из леса и бамбука бумагу делают, а из глины – кирпичи с кувшинами. Нет, ну, правда! – мировая же наука, столько всего интересного! А нам гнали какую-то пургу про основания, таблицу растворимости заставляли учить, валентность с зарядами. Я глядел на наших девчонок и пытался представить, как все эти знания потом выручат их в жизни, как помогут где-нибудь на кухне или на пляжах Испании, в парикмахерских или ночных клубах. Ну, ржачка ведь, реально! И лет в семьдесят какая-нибудь Танька Мокина или Ксюха Самохвалова однажды посмотрит в зеркало, погладит свои седые пряди, и по морщинистой щеке скатится ностальгическая слеза. В памяти всплывут уроки, где изучали кислоты и щелочи, и где она, зевая и втихаря играла с телефоном, пропустив столько вселенских истин…

Впрочем, весело мне не стало. После математики на юмор реально не тянуло. Я, кстати, и по другим ребятам это подмечал. Что-то такое проделывал с нами всеми Григорьич – странное и непонятное. Не тянуло больше придуриваться и юморить, а хотелось вот также азартно в считанные минуты глотать иные предметы и учебники, прыжком перемахивать перекладины теорем и правил, а после фигачить в тетрадях или у доски, сыпать цифрами и формулами! И чтоб побольше успеть, да потруднее – хоть на секундочку ощутить себя маленьким гением – не Лобачевским, так тем же Менделеевым. Короче, человеком с большой буквы! А домой потом приволочь кучу пятерок и ворох новых знаний. Только вот Григорьич был один-единственный на всю школу, и все эти мечты можно было смять в ком и упихать в одно место. Так что Аннушку я скоро совсем перестал слушать, вернувшись к своему обычному занятию – ковырянию в ушах, черкотне в блокноте и лицезрению одноклассников. Слева я видел байроновский профиль Макса, главного своего соперника, справа – полупрофиль моей милой Цапельки. Вано я видеть не мог, поскольку его законное место всегда располагалось на галерке. Впрочем, и он скоро напомнил о себе, сначала шарахнув по моему затылку жеваным катышем, выплюнутым из раскрученной ручки, а после перебросив мне записку. Наталья, моя соседка, попыталась схватить бумажный квадратик, но я успел раньше.

Поочередно поглядывая то на Наташку (чтоб не выхватила записку), то на Аннушку, я быстро прочел:

«Не забыл про СЕГОДНЯ? После школы дуем домой и со шмотками встречаемся у храма».

В напоминаниях я не нуждался, все было оговорено десять раз. Просто Вано тоже тосковал на химии – вот и развлекался, как мог. Его бумажные снарядики то и дело тюкали по затылкам впереди сидящих ребят. Народ реагировал на удивление одинаково: сперва грозно и резво разворачивались, но после, разглядев сияющую физиономию Вано, тут же стирали с лиц всю злость. Одни укоризненно качали головами – вроде как осуждая баловство, другие радостно улыбались – типа, классный прикол, шуточка из клёвых. Я в миллионный раз позавидовал Вано – уже привычно, как завидуют старики своим любимым внукам. Попробуй я плюнуть жевышем в какого-нибудь Геныча, Жигу, Макса или Лешика, и последствием будет некролог в школьной стенгазете. Хотя и некролога никакого не будет. А будет как в той давней советских времен песне: «Отряд не заметил потери бойца и „Яблочко“ песню допел до конца…» Вот и допоют преспокойно – до самого выпускного класса…