– Ладно. Подойду. Уже подошла. Почему не в койке? Ну-ка, ходи под одеяло!
– Это я успею.
– Ляг и поговорим.
Я подчинился. Всадник против танка не попрёт.
– Чего хотел?
– Где пациенты вашего отделения? Вся Ващановка в здоровых ходит?
– Это к Виктору Макарычу обращайся. Следующий вопрос.
– Здорово общаемся. Ладно. Нас в машине ехало трое. Мои попутчики в других палатах?
– Они в одной палате. В морге. Машина ваша сгорела полностью, попутчики твои… почти полностью. Тебе повезло, майор.
Значит… я майор. Спасибо, Александра, спасибо за информацию.
– Александра… как вас по батюшке?
– Для тебя просто баба Шура. Мне так нравится. Ещё спрошать будешь?
– Пока всё, спасибо. Сейчас Василий Григорьевич подойдёт, я у него узнаю остальные подробности. Спасибо ещё раз.
– Ясно! Васька-шельмец за коньяком понёсся. Не упейтесь тут от радости. Если что – я в сестринской. Хотя пить тебе, майор, ещё рано, но всё равно выпьешь, так? Ладно, я в сестринской. Понял?
Отчего же не понять? Небось, не пальцем…. Александра, она же баба Шура, пригласила сама себя на коньяк участкового. По-моему, она начала мне нравиться.
Но от предстоящей выпивки надо вернуться в реальность. Новости, которыми одарила Александра, нуждались в срочном упорядочивании. Вот то горячее, что в моих воспоминаниях толкнуло меня в спину, было, скорее всего… да не скорее всего, а совершенно точно, взрывом. Когда мы… то есть соображающий я, один из общей троицы ездоков, крутился в перевёрнутой машине, то, а это теперь я точно знаю, запахло бензином намного сильнее. Сильнее, чем когда мы ещё ехали. Могли быть канистры с бензином в багажнике? Могли. А почему взрывается бензин? Потому, что этому способствует концентрация паров. А наличие запаха бензина тому доказательство. Логично? Да. Теперь о морге. Если из нас троих двое уже в лучшем из миров, то, опять, скорее всего, не водитель, а мужик с переднего сидения и был тем майором Олегом Ильичём с табельным оружием. Резонно? Пока да. Откуда у Василия-участкового мои, чёрт, уже заговариваюсь, майорские документы и пистолет, и где мои документы? Если я предположу, что при выползании из машины я схватил куртку майора, в которой были его вещи, я сильно ошибусь? Наверное, нет. А в таком состоянии, в каком я находился, ощупывать материал куртки под бодрую бурятскую музыку, чтобы отличить свою куртку от чужой, у меня не было ни времени, ни желания. И совсем не удивительно, что я не обратил никакого внимания на то, что куртка была отягощена пистолетом.
А теперь у меня вопросик к самому к себе. Что мне делать? Соглашаться на то, что я майор Олег Ильич, приехавший в заповедник на Байкале не понятно для чего, или с пеной у рта жестами доказывать, что я другой человек, у которого сгорели вещи и, главное, документы. Доказывать, даже не представляю как, почему это я выжил в одиночку с оружием и документами какого-то майора? Доказывать, не знаю какими аргументами, что это не я подстроил аварию, чтобы завладеть оружием и документами офицера. Объяснить, кроме всего прочего, причину моего прибытия в Ващановку из города-героя Воронежа. А на закуску мне надо будет придумать ответ на глупейший вопрос, который однозначно мне будет задан – не является ли всё произошедшее тщательно спланированной акцией? И вот сейчас, задавая самому себе эти вопросы, я с ужасом понял, что фактов «за» за теорию о спецоперации против майора гораздо больше, чем фактов «против». И не надо даже думать о том, в какую сторону будут думать проводящие следствие. Однозначно не в мою. Тогда назрел главный вопрос: или попробовать выжить на милицейских допросах, или побыть какое-то время майором. Плохо, что и посоветоваться не с кем. Жена поехала к родне в другой край страны, в Белоруссию. Посоветоваться не с кем, а решать надо. Можно придумать себе отговорку и принять окончательное решение после разговора с участковым. Если это можно будет назвать разговором, и если не будет слишком поздно для решений. В моём положении напрашивающееся решение не будет риском, а будет глупостью. Значит я глупец. Я – глупый майор Олег Ильич. Фамилию пока не знаю. Ладно. Бог не выдаст, свинья не съест.
Василий Григорьевич вернулся минут через сорок. Это время я постарался истратить на продумывание своего поведения в качестве совершенно другого человека. Но особой уверенности в реализации моего плана у меня не было. Да и назвать планом то, что я эти сорок минут перемалывал в своей голове, можно было с допустимой погрешностью между понятиями «провал» и «полный провал». Помогая участковому раскладывать принесённые им закуски на соседней кровати, я, от пессимистического «полный провал», плавно перешёл к более весёлому финалу своей поездки, которую можно было бы выразить фразой «видимо, выживу».
Читать дальше