Алексей Шевченко - Ленька Пантелеев

…Ленькины товарищи по классу, как и большинство ребят того времени, увлекались так называемой приключенческой, «сыщицкой» литературой. Читали и зачитывали до дыр аляповато-пестрые выпуски «Ната Пинкертона», «Ника Картера», «Шерлока Холмса»… После Февральской революции этих книжек развелось еще больше. Ленька никогда не был поклонником этой копеечной уличной литературы, хотя, поддавшись моде, пробовал и сам писать приключенческие рассказы. Его тянуло к более серьезным книгам. На этой почве он подружился в училище с реалистом Волковым.

Это был худенький, бледнолицый и черноглазый мальчик, серьезный, неразговорчивый, даже высокомерный. Единственный в классе, он носил под суконным воротником казенной тужурки белый полотняный. В первый же день занятий Волков подошел к Леньке и спросил:

– Ты любишь учиться?

– Нет… не очень, – честно ответил Ленька.

– Но ведь ты выдержал экзамен вторым?

– Ну и что ж, – сказал Ленька.

– Значит, ты способный.

– Ну почему… Пгосто повезло, – скромно ответил Ленька и рассказал про историю с сеном и железом.

Волков помолчал, сдвинул к переносице тонкие брови и сказал:

– Я выдержал одиннадцатым. И то я счастлив. А если бы я был первым или вторым, я бы витал, вероятно, на седьмом небе.

Леньке почему-то понравилось это «седьмое небо». Все чаще и чаще он стал заговаривать с Волковым. Оказалось, что и тот «терпеть не может» уличной литературы. Он читал Плутарха и сказки Топелиуса.

– Кто твой отец? – спросил однажды Волков.

– У меня нет отца, – ответил Ленька.

– А кем он был?

Ленька почему-то постеснялся сказать, что отец его умер приказчиком.

– Он был офицером, – сказал он и покраснел, хотя сказал правду. – А твой отец кто? – спросил он из вежливости. Он был уверен почему-то, что Волков ответит: князь или барон. Но Волков сказал, что отец его инженер, владелец технической конторы «Дизель».

– Знаешь что? – сказал он через несколько дней. – Приезжай ко мне в воскресенье в гости. Я уже говорил с мамой. Она позволила.

– Ладно, пгиеду, – сказал Ленька.

– Не «ладно», а «хорошо», – поправил его Волков.

Ленька и сам знал, что говорить «ладно» некрасиво. Так его учили когда-то мама и гувернантки. Но в реальном все говорили «ладно», это было и ловчее, и как-то больше по-мальчишески. Кроме того, в слове «ладно» не было буквы «р», употреблять которую Ленька всячески избегал.

– Хогошо, пгиеду, – мрачно повторил он.

– Я заеду за тобой.

– Ладно… хорошо, – сбился Ленька.

Волков ему нравился, но вместе с тем было в этом серьезном, никогда не улыбающемся мальчике что-то такое, что пугало и отталкивало Леньку. В присутствии Волкова он немножко стеснялся и робел.

И уже совсем оробел он, когда в ближайшее воскресенье, после обеда, раздался звонок и почти тотчас в детскую вкатился румянощекий Вася и, задыхаясь от смеха, прокричал:

– Леша… Леша… тебя какой-то господинчик спрашивает!

– Какой господинчик? – удивился Ленька.

Вася не мог говорить от хохота.

– Там… в передней… стоит…

Ленька захлопнул книгу и побежал в прихожую.

У парадной двери в прихожей стоял Волков.

Но что это был за Волков! Он был не в шинели, а в сером демисезонном пальто-реглан. В руках он держал шляпу и тросточку. Пальто его было распахнуто, и оттуда выглядывали крахмальный воротничок, галстук и перламутровые пуговицы жилета.

Это был джентльмен, денди, рисунок из модного журнала, а не девятилетний мальчик.

Ленька смотрел на него с открытым ртом.

– Ты готов? – спросил у него Волков.

Ленька молча кивнул. За спиной его жались и давились от смеха Вася и Ляля.

– Это что за мелюзга? – спросил Волков.

Ленька, случалось, и сам называл Васю и Лялю мелюзгой, но тут он почему-то обиделся.

– Это мои бгат и сестга, – ответил он, нахмурясь.

Александра Сергеевна, сдерживая улыбку, смотрела на маленького господина.

– Вы где живете, голубчик? – спросила она Волкова.

– На Екатерингофском, сударыня, – ответил он.

– Ну, это недалеко. На каком же номере вы с Лешей поедете?

– На трамвае? – удивился Волков. – Я на трамвае никогда не ездил. Меня ждет экипаж.

– У вас свой выезд?!

– Да, мадам, – ответил по-французски Волков и шаркнул ножкой.

Никогда еще Ленька не чувствовал такой связанности и скованности, как в этот раз. Почему-то ему вдруг стало стыдно смотреть в глаза матери, брату и сестре. Ему вдруг неудобно стало называть Волкова на ты.