Илья Либман - Мармеладные каникулы

Диана вела себя очень раскованно: не смущаясь, она отодвинула мое колено, чтобы смотреть на мой орган. Я сказал, что мне было бы интересно посетить ее галерею и что она была похожа на Джеки, когда я был с ней, а сейчас совсем не похожа. Она засмеялась и сказала, что они кровные родственницы. Потом склонила голову и бережно вынула из-под себя хрустальную рюмку с моим семенем в ней. Она поставила ее на стол и серьезно мне сказала, что сейчас она быстренько пописает. И мы пойдем в спальню любиться по-настоящему, что у меня очень выгодно расположены окна спальни: если их открыть и включить ночник, то с 3 балконов по диагонали нас будет видно и что, кроме того, всем будет слышно, как мы тут бодрствуем. И подкупающе улыбнулась.

Сходив в туалет, Диана достала свой мобильник и позвонила матери. Она сказала, что звонит из поезда по пути домой, что мы неплохо поиграли в теннис, что я был настоящий джентльмен – не дал ей умереть от голоду и проводил на поезд, но зачем ей, Джеки, нужен такой старый пердун – не может, что ли, она найти себе кого-нибудь помоложе. И повесила трубку.

Мы не спали всю ночь. Нельзя же считать сном, когда ты проваливаешься как в люк на пару минут и, бац – уже опять не спишь.

Она оказалась приличной крикухой – ойкальщицей и успокаивала меня сомнительными «я еще и не так могу.»

Диана доела все, что было возможно из холодильника, и ходила в моем пиджаке на голое тело с горящей свечой в руках перед картинами на стенах – очень профессионально давала объяснения о стиле письма и «попытки выразить», «в тот или иной период творчества». Я ее похвалил. Она сказала, что в бедные студенческие годы делала это для американцев в мадридском Прадо.

Я проснулся от телефонного звонка, но до телефона мне было не дотянуться – маленькое и горячее обхватило меня поперек тела. кое-как сняв трубку, я понял, что опоздал к утренней игре. Было 9:30 утра. Я отключил телефон и опустил тяжелые шторы. Нужно было подумать о завтраке.

Стоя в лифте, я ловил на себе взгляды моих соседей. Видно некоторые из них не спали по моей вине.

Через пару часов Диана проснулась. И сразу заторопилась уходить. Я едва ей предложил чашку кофе и круассан с черной смородиной. Она просила не провожать ее, что я послушно и сделал.

Где-то, через час, ко мне приехал сын. Мы должны были пойти смотреть очередную квартиру для него. К тому времени он был покинут девушкой, страдал и не хотел больше жить в квартире, которую еще недавно делил с ней.

Пока я собирался он сидел за столом с остатками завтрака и хрустальной рюмкой с моей спермой. Иногда он похож на меня своим поведением, как и должен быть похож сын на отца. Он посмотрел на рюмку и сказал, что этот белок выглядит и пахнет, как сперма.

Я сказал: «Отлично, инспектор Мигрень – это и есть сперма». Он покрутил пальцем около своего виска.

С Джеки у нас все шло своим чередом: мы бегали и мылись, ужинали и любились. Через неделю мимолетно я спросил ее о Диане. Она сказала, что Диана была о мне очень высокого мнения, просила передать, чтобы я заглянул к ней в галерею, когда захочу, и передала мне ее номер телефона.

Через несколько дней я не удержался и позвонил ей. Диана сказала, чтобы я приехал на машине в следующую пятницу на открытие вернисажа, а потом пригласила себя ко мне играть в теннис. Я согласился.

После открытия выставки мы поехали к ней домой за вещами. У нее била шикарная квартира с видом на Гудзон. На стенах весело музейного качества художеств на сотни тысяч долларов.

Одно полотно привлекло мое внимание – обнаженная женщина смотрелась в зеркало и играла со своим соском. Диана посмотрела на меня и сказала, что настоящее искусство вызывает не только подъем чувств, но и эрекцию. Я был готов к следующему ее движению. Она расстегнула и спустила мои брюки ниже колен, и мы сделали это как-то на ходу: она просто задрала платье. Я никогда не думал до знакомства с ней, что бесцеремонность может иметь такую сексуальную провокационность и возбуждать в короткий срок.

Тем вечером мы играли в теннис как старые партнеры. На Диане были теннисные трусы, но юбочка была короче, чем это принято для обычной игры в теннис.

Где-то на третьем сете вдруг все прожектора и лампы погасли. Голос из громкоговорителя попросил всех оставаться на своих местах во избежание падений и последующих возможных переломов и других увечий, пока не дадут освещение.

В кромешной темноте были слышны голоса людей на соседних кортах.