Игорь Райбан - Журавли летят на юг

И я сидел погруженный в думы думские.

Всё когда кончается.

Всё, всё есть в мире, всё что захочешь.

Только нет в нём того что нужно мне.

Всё суета сует, мирская тщеть и пыль бытия.

Вот кто принуждает людей проваливаться в сон, впадать в кому, а потом заставляет проснуться, очнуться через времена – если это не самих божьих рук дело?!

Только люди думать об этом не хотят, занятые личными делами.

А это уже дело рук дьявола, он поглощает всех в свою грешную рутину

Потому все свойским делом и заняты: и боги, и дьяволы, и паства со своими пастырями.

Бог ты или не Бог – Сатр?! Забери меня отсюда.

Теперь это уже все равно.

Ничего ведь не изменишь? – да, путник и странник?

Странник… страна… странно. Очень странно.

Страннику в странной стране странно.

Там, внутри, в пыли и тишине «беспредельной» бродил – я?

Да, наверное.

И в подземном бункере Зоны – тоже я?

И здесь сижу на троне – я? Только какой из нас троих – настоящий?

Я—здесь полагаю, что я; а что полагают я—там, и я—очень—далеко?

Но ведь реальности разные для каждого из моего «я», и поскольку мертвых не существует…

Зри в корень: в корень проблемы, в корень прожитой жизни, в корень истории событий – тогда может станет чуть понятней.

И всё вновь стояли тяжким строем пласт незавершённых задач, для моего бренного тела, за каким-то хреном закинутым в мир ренессанса.

Впрочем, отчаиваться, равно как и впадать в уныние, не стоило.

Я еще поброжу по Испании, и поищу все ответы на них. Я должен найти. Должен! Иначе просто и быть не может!

«Найти – что?» – сам себя спрашиваю, или кого-то?

Ответ невидимо свернул за поворот аллеи лечебницы и удрал, громко клацая кошачьими когтями по булыжной плитке, лишь оставив пару черно—белых шерстинок на колючих ветках дендрария.

Пора было Идти. Дальше.

Наведывался туда, в ту самую гробницу, ради интереса, представляя как, смиренно тут покоюсь, а где-то в «беспредельной» неприкаянно ходит моя сущность, вечным рабом низших сущностей демонов.

Да уж, неприятное чувство.

А если б я очнулся уже замурованным в стене?!

Суровая строгость мавзолея подавляла и вызывала невольное благоговение. Казалось, сам Огнь Небесный стеснялся светить здесь в полную силу, дабы не нарушать торжественную гармонию вечного покоя.

Багровый купол венчал полированные стены серого, в тонких золотистых прожилках, мрамора, и стражами застыли вокруг недвижимые свечи кипарисов, чья темная зелень и неправдоподобно четкие, резко очерченные тени внушали людям суеверный трепет.

Пусть усопший почивает в мире – аминь.

Кое уже почили в мире господнем.

Аминь, и ещё трёхкратное аминь.

Как прощальный залп из оружия, над президентской могилой солдата

Удачного убитого и похороненного.

Вот только ноги отказывались подчиняться, идти назад в лазарет.

Все время сворачивали обратно, к мавзолею.

Человеку временами казалось: его место – там, в саркофаге, в подземелье, скрытом под мраморными стенами; он уже давно там, спит без сновидений, а по земле бродит лишь его неприкаянный призрак, навеки опутанный миражами чужой памяти…

Человек напомнил себе, что он жив.

И невесело рассмеялся…

– А ведь действительно хорошо сделали, или сделано будет, – думал странник, глядя на суровую гробницу, последнее пристанище мертвых. – Никакой помпезности, показной пышности – на что они усопшему? Строго и величественно.

Хорошо. Вот только… хотя бы одно что-то могли все-таки написать!

Хоть один… одну строчку! Впрочем… ладно.

Может быть, тот, другой, так завещал, тот будущий Джоник.

Или не завещал. Не знает он, этот странник доподлинно.

…Потом, после посещения гробницы, провалился в сон без снов.

Как я каким-то образам очутился и вновь стою там, в «беспредельной».

Стройка не стройка, грузовик вахтовка вез от одного объекта на другой.

Странное место. Всюду разруха, как после войны или катаклизма.

Или другое.

Операционная реанимации.

Всё белом бело, запорошенная белым кафелем и краской, словно засыпанная в застывшем снегом.

Жизнь утекает сквозь время, просачиваясь каплями жидкости из промывателя.

Тикает нитеевидный пульсом на аппарате искусственного дыхания, с мониторами датчиков вокруг стола.

Кто и что я делаю здесь.

Прорывается сквозь наркоз.

Деловито журчит вода в водостоке, где-то не закрытым краном рукомойника.

Ей дело нет до всего, она течет себе и журчит и журчит, песочными часиками, падая вниз.