Юлия Зубарева - Наследники

Тиль очнулся на берегу, среди камней. Один. Опять один. Он помнил, как тонул в золотом сиянии. Потом пришел шелест волн, крики чаек. Кто-то рядом плакал. «Ох ты, горе мое», – пробормотал певец. И наткнулся на ошарашенный взгляд зеленых глаз. «Горе? Твое?». Оба не сразу поняли, что разговаривают на Древнем языке.

Эритеей назвала новорожденную девочку мать. Хозяин был добр, не возразил. Он, вообще, был очень добр к странной вольноотпущенной. В доме все знали, что эта галатка могла успокаивать внезапные приступы гнева, которые год от года становились все чаще. Эритея росла, скорее как дочь, чем как рабыня. Ей позволялось многое. Даже купаться в бассейнах, соединенных между собой водопадами. Вода в Иудее – дорогое удовольствие. Можно подумать, что префект из Рима специально построил водопровод в Йершалаиме, чтобы позволить себе водопады на вилле. Даром, что каждый не превышал двух локтей, но как сладостен был шелест прохладной воды! Мать научила Эритею разговаривать на Древнем языке своей родины, видеть в отражении знаки доброты и гнева духов. А потом мамы не стало. Она зачахла вдали от галльских лесов. Остался только покровитель, который все чаще задерживался в шумном, хлопотном, суетливом городе Йершалаиме. Эритея не повстречала знаменитого на всю Иудею пророка – Иисуса из Назарета. Когда патрона снова задержали уже привычные беспорядки, она, в водной глади, увидела: римский префект склонился к чаше с водой, омыл в ней руки, что-то произнес. Алой мутью расплылась в чаше кровь. Девушка вскрикнула, видение пропало. Эритея смотрела слепыми от слез глазами на струи, уже зная: этого немногословного человека запомнят здесь именно таким: палачом, посылающим на казнь. А не благодетелем, не тем, кто привел воду в эту суровую землю. По возвращении на виллу, патрон совсем замкнулся в себе. Эритея осталась на попечении домашних рабов. Удивительно ли, что девушка бранилась на арамейском не хуже, чем насылала проклятия на Древнем языке! А потом выяснилось, что она умеет исцелять, что ей ведомы тайны трав и настоев. Врагов поубавилось. Хозяин, повинуясь каким-то своим мыслям, удочерил Эритею. Но та так и не смогла назвать этого человека отцом. Как и не смогла назвать приемной матерью его тихую жену Прокулу. Вскоре царь Иудеи Агриппа выслал сурового префекта. Но тот не взял с собой приемную дочь. Наверное, понимал, что ссылка в Галлию для него ничем хорошим не закончится. Эритея осталась в собственном доме в Птолемаиде – крупном портовом городе Иудеи. Увы, не только она помнила о приемном родителе. Об этом вспомнили ее соседи, когда три года назад началось их восстание против Рима. Глупое, безнадежное – его начали бродяги и бездельники, с гордостью именующие себя зелотами – непримиримыми. Безжалостно они убивали всех, кого считали отступниками от закона Моисея. Эритее пришлось бежать в Тир. Там она пристроилась работать в лавке с ароматами и пряностями. Римляне, разумеется, не смогли проигнорировать уничтожение зелотами нескольких своих гарнизонов. Новый император Рима Веспасиан начал настоящую войну против целого народа. Война так и была названа римлянами – Иудейской. Не щадили никого. Когорта одного из легионов вошла в Тир. В иудейском квартале вспыхнул пожар, по улицам города полилась кровь. В том числе – кровь Эритеи. Вслед за пожаром пришла ужасающая буря с моря. Да! К морю! Прочь! Прочь отсюда!

К утру буря улеглась. Как растаяла темнота от боли и слабости в глазах несчастной. Эритея склонилась над прибрежной волной. Ужас! Привычное зеркало воды не отразило даже тени! Рядом кто-то застонал. Была ли их встреча случайной? Да нет. Не бывает таких случаев.

Квинт Цецилий Пий Корд был назван в честь знаменитого деда. Сын римского сенатора, он не знал голода, жил на склоне Квиринала, прямо напротив Палатинского холма, считал жизнь простой и незамысловатой штукой. Его будущее предопределено. А когда придет зрелость, он заменит отца в сенаторском кресле. Позади младшие магистратуры. Квестура прошла скучновато: бесконечные судебные тяжбы граждан, суета, сутолка судов. В эдильстве оказалось и того зануднее: строительство дорог, надзор за подрядчиками, грузы мрамора для храмов, пыль, потные рабы, созидающие великий Рим. Утешение приносило вино, игры на аренах и мечты о подвигах. Римлянин не может быть истинным гражданином без армии. Вот в армию-то и выпросился Квинт, причем – в Азию. Галлов Цезарь разбил. Божественный Август покорил Египет. Для подвигов оставалась только Азия. Квинт отбыл в Антиохю, чтобы вступить в знаменитый Шестой легион. От Пергама путь лежал через горы. Так уж случилось, что страшная гроза застала его в двух переходах от лагеря. Казалось, остановись, пережди! Нет, что-то заставило мчаться вперед, отметать прочь доводы разума. Квинт, с детства приучаемый держать в узде свои чувства, на этот раз бросился в бурю, очертя голову. Грохот обвала разнесся эхом в горах. Конь без всадника прибежал под утро на постоялый двор. Оплакивать упрямого римлянина никто не стал. Квинт пришел в себя на дне ущелья. Рука заледенела от струй маленького ручейка. Дорога лежала чуть выше по склону. Надо только выбраться и добраться до своих. Навсегда забыть то, что привиделось в горячечном бреду. Но как такое забудешь?! Корд видел себя, в этом не было сомнений: он – всадник – мчится на черном коне, а за спиной разрушается мир. И сердце бьется в такт цокоту копыт.