Валерий Поволяев - По обе стороны огня (сборник)

Шатков рассчитал точно: повалившись на спину, старшой обязательно собьет с ног своего напарника, и Шатков тогда выиграет несколько секунд. Останется еще один «вареный», третий, с ним-то Шатков уж как-нибудь справится, а когда поднимется «шестерка», то справится и с «шестеркой». Главное – расщепить их и расщелкать поодиночке. Но самый опасный из этой тройки – первый, «глава концессии».

Так оно и вышло – старшой, сдавленно ойкнув, повалился спиной на напарника, сбил его с ног, Шатков, стремительно выскочив из телефонной будки, очутился лицом к лицу с третьим – этот человек не произнес пока ни слова.

– Ну что? – совсем не зло, чувствуя, что холод, родившийся было внутри, прошел окончательно, спросил Шатков.

Третий молча сделал шаг назад и сунул руку за пазуху. «Что у него там? Пистолет, нож? Ну уж дудки!» – Шатков ногой, по-каратистски вывернув ее на манер кочерги, носком вниз и внутрь, ударил молчаливого.

Удар был сильным – пришелся противнику в самый верх живота, молчун в варенке захрипел, выкатил глаза, будто хватил кислоты, и, проломив спиной грядку плотных кустов, росших за телефонной будкой, исчез. Даже следа от него не осталось: кусты, разойдясь на мгновение, тут же сомкнулись.

Старшой от удара не поднялся, – Шатков оглушил его, – на лбу у главаря вспухала большая красная шишка, но второй, опрокинутый на спину, пружинисто вскочил и метнулся к Шаткову. Шатков встретил его кулаком, другой рукой добавил – такие спаренные удары мало кто выдерживает, а у этого парня дым из трубы шел совсем жидкий, много на него не требовалось, – «шестерка» принял все на себя и отправился отдыхать к напарнику, находящемуся за кустами, вне зоны видимости.

– Наших бьют, глянь-ко! – услышал Шатков вскрик, стремительно развернулся на него и увидел, что к телефонной будке несутся еще четверо в «форме» – высветленных джинсовых костюмах-варенках.

«Это осложняет дело! Четверо на одного – это много! Да еще в чужом городе, в своем знакомых бы нашел – помогли бы, а здесь нет… Пора исполнять главную заповедь пулеметчика – тикать», – Шатков сдернул с крючка свою сумку – поношенную «монтану», перемахнул через кусты, увидел, что «подопечные» его неуклюже ворочаются на земле, пачкают о траву свои дорогие варенки, кряхтят, головами крутят – не верят, что их побили… «Живые», – усмехнулся Шатков, перемахнул еще через один ряд кустов, ухнул в какую-то яму, услышал, как у него стукнули зубы, во рту сделалось солоно – прикусил язык, – перемахнул через третий ряд кустов… И все-таки с «главной заповедью пулеметчика» он запоздал – четверка преследователей лихо прорвалась через первую гряду кустов, около поверженных приятелей даже не задержалась – никто из них и глазом не повел в сторону валяющихся на земле парней, у бегунов руки чесались в предвкушении расправы, – лихо перемахнула через две оставшихся полосы препятствий и почти настигла Шаткова.

Шатков метнулся влево, к высокой стене, сложенной из белого кирпича, в прыжке вцепился руками в гребень, подтянулся и легко перевалился через край, бесшумно приземлился на асфальт.

Это был двор какого-то магазина, забитый ящиками, старыми, пахнущими рыбой и солью бочками, фанерными коробами с оторванными планками, прочей рухлядью, которой обязательно обрастает всякое торговое хозяйство.

Он услышал, как в стенку врубились разгоряченные парни, засопели яростно:

– Уйдет ведь, сука?

– От нас не уйдет!

Шатков подумал, что среди ящиков можно спрятаться – не драться же ему с этими четырьмя, – но ящиков хоть и высилось много, а все они были хлипкие, дырявые, просматривались насквозь.

Над забором показалась коротко остриженная голова одного из преследователей.

– Опля! – коротко выдохнул он, глядя сверху вниз на Шаткова. – Марфута, я тута!

Шатков оттолкнулся от стены, прыгнул вперед, перелетел через гору ящиков и скрылся за углом трансформаторной будки, стоявшей посреди двора, на бегу выколотил из себя кашель, остатки неприятного холода, появившегося перед началом драки, тягучую слюну, свалявшуюся во рту в противный комок, от трансформаторной будки было рукой подать до магазина, – а там народ, там не очень-то подерешься, на виду у людей махать кулаками опасно – Шатков надеялся, что четверка этот момент очень хорошо понимает… Что же касается Шаткова, то злость у него прошла, осталась только шишка на лбу, – драться ему не хотелось. Да и не любил он драться. Не за тем, собственно, он парился и киснул несколько лет в подвалах, занимаясь карате, отрабатывая приемы, не для того он получил коричневый пояс.