Джеймс Алберт - Повествование о самых замечательных событиях из жизни Юкосо Гроньосо, африканского принца, рассказанное им самим

[A] Общепринятое мнение в Англии, что коренные жители Африки ходят полностью раздетыми, но это предположение несправедливо: они носят некий род платья, чтобы выглядеть прилично, хотя оно очень лёгкое и тонкое.

Я надеюсь, что читатель мне простит этот уход в сторону. Итак, мне предстояло наблюдать, как после окончания нашего субботнего богослужения, в день, когда я был более несчастен и снедаем страданием, чем обычно, и мы, как водится, возвращались домой, необычная чёрная туча поднялась и закрыла солнце. Затем последовал сильнейший ливень и гром, более ужасный, чем я когда-либо слышал: небеса рокотали, и земля дрожала под ними. Я был потрясён и повержен в уныние настолько, что я горестно зарыдал и не мог следовать домой с родственниками и друзьями. Я был вынужден остановиться и почувствовал, будто мои ноги были связаны; похоже, они дрожали подо мной. Итак, я стоял недвижим, в великом страхе перед Великим и Могучим Человеком, который, по моему убеждению, жил наверху. Один из моих юных попутчиков, с которым нас связывала особая дружба, вернулся, чтобы посмотреть, что со мной; он спросил, почему я стою не двигаясь под проливным дождём. Я сказал ему только, что мои ноги ослабели и я не мог идти быстрее. Он был очень поражён, увидев меня в рыданиях, взял меня за руку и сказал, что отведёт меня домой, что он и сделал.

Моя мать была очень встревожена, что я находился на улице в такую ужасную погоду; она задавала мне много вопросов, вроде тех, зачем я это сделал, и всё ли со мной хорошо. «Моя дорогая мать, – сказал я ей, – умоляю, скажи мне, кто этот Великий и Могучий Человек, который шлёт гром?» Она сказала, что нет другой силы, кроме солнца, луны и звёзд, что они создали всю нашу страну. Затем я спросил её, откуда появился весь наш народ. Она сказала, что один происходил от другого, и так привела меня повествованием на много поколений назад. Потом я спросил, кто создал первого Человека, и первую корову, и первого льва, и откуда рождается муха, если её никто не может создать? Моя мама казалась очень встревоженной, она опасалась, что мой разум не в порядке, что я тронулся рассудком. Зашёл мой отец, и, увидев её в печали, спросил, в чём причина, но когда она пересказала ему нашу беседу, он рассердился на меня сверх всякой меры и сказал мне, что сурово накажет меня, если я ещё раз буду причинять такое беспокойство. Так что я решил более ничего ему не говорить. Но сам я стал ещё более безрадостным. Мои родственники и знакомые стремились всеми доступными им способами развлечь меня, брали меня кататься на козах (это обычная забава в нашей стране), стрелять из лука; но ничего из этого меня не удовлетворяло, и мне никак не могло стать легче. Мои родители были глубоко опечалены, видя меня таким удручённым и меланхоличным.

Примерно в это время к нам приехал купец с Золотого Берега (третий по величине город в Гвинее), который покупал у наших жителей слоновую кость и прочие товары. Он сразу заметил моё печальное состояние и спросил о его причине; он проявил огромное участие ко мне и сказал, что если мои родители готовы расстаться со мной на некоторое время и позволят мне съездить с ним к нему домой, то это мне сослужит лучшую службу, чем всё, что они могли бы для меня сделать. Он сказал, что если я поеду с ним, то я увижу дома с крыльями, летающие над водой, и белых людей, и что у него много сыновей моего возраста, которые могли бы составить мне компанию; ко всему этому он добавил, что вскоре возвратит меня домой в целости и сохранности. Я был очень обрадован упоминанием о необычном месте, и испытывал сильное желание поехать. Я как будто повиновался тайному порыву рассудка, который словно говорил мне, что я должен ехать. Когда моя дорогая мать увидела, что я испытываю желание их покинуть, она поговорила с отцом, дедом и остальными родственниками, которые единодушно согласились, что я должен ехать с купцом на Золотой Берег.

Ещё больше желания мне придавало то, что мои братья и сёстры презирали меня и смотрели на меня с пренебрежением по причине моего безрадостного расположения духа; и даже мои слуги относились ко мне с пренебрежением и не обращали внимания ни на какие из моих слов. У меня была одна сестра, которая всегда меня очень любила, и я тоже любил её без остатка. Её звали Логви, она была довольно светлокожей и светловолосой, с тонкими светлыми волосами, несмотря на то, что мои отец и мать были чёрными. Я очень переживал из-за расставания с любимой сестрой, и она горше всех плакала, заламывая себе руки и выражая все знаки печали, которые только можно представить, когда мы расставались. В самом деле, если бы я знал, расставаясь с друзьями и своей страной, что мне больше не придётся вернуться, мои муки от этого были бы невыразимыми. Всем моим родственникам было жаль расставаться со мной. Моя дорогая мать сопровождала меня верхом на верблюде более трёхсот миль, и первая часть нашего пути лежала по большей части через леса; ночью мы оберегали себя от диких зверей, разводя костры вокруг себя. Мы и наши верблюды ночевали внутри кольца костров, иначе нас могли разорвать на клочки львы и другие дикие звери, которые начинали ужасно рычать, как только садилось солнце, и рычали до самого рассвета. Мало что хорошего можно сказать о местности, через которую лежал наш путь; скажу только, что мраморная долина, по которой мы ехали, была невыразимо красивой. На каждой стороне этой долины очень высокие горы, почти неприступные; некоторые из этих кусков мрамора просто чудовищной длины и ширины, различной высоты и причудливых форм. Большая их часть пронизана золотыми прожилками вперемешку с разными вкраплениями ярких и красивых цветов; поэтому, когда солнце бросает в них дротики своих лучей, это самое приятное из зрелищ, которые только можно вообразить.